— В таких ситуациях говорят, что не случилось ничего страшного, — мрачно пробормотал Моль.
Эрик об этом знал, как тогда, так и теперь, но все же спросил сдавленным хриплым голосом:
«Какая это была кассета?»
«Не помню».
«Какая, черт бы тебя побрал?» — заорал он, теряя терпение, метнулся к полке, достал первую попавшуюся коробку, открыл ее и сразу же понес к проигрывателю.
«Я знала, что твои видеозаписи значат для тебя больше, чем я. Так было всегда», — бесстрастно заявила Кэти и окинула его взглядом, полным презрения.
«Скажи мне, какая это была кассета! — умолял он. — Пожалуйста!»
— Конечно, она вам этого не сказала, — задумчиво проговорил Моль. — Именно это ей и было нужно. Вам пришлось бы просматривать каждую кассету, чтобы обнаружить испорченную. Несколько дней просидеть за проигрывателем. Чертовски хитрая дамочка!
«Нет, — тихо проговорила Кэти, и лицо ее снова исказилось, на этот раз от ненависти к Эрику. — Я рада, что поступила так. Знаешь, что я собираюсь сделать дальше? Уничтожить их все».
Он тупо уставился на нее.
«Ты этого заслуживаешь, — продолжала жена. — Поскольку скрывал правду и не дарил мне всю свою любовь. Твое место здесь, где ты мечешься, словно зверь, охваченный паникой. Только посмотри на себя! Как же ты жалок! Весь трясешься и вот–вот разрыдаешься. Все из–за того, что кто–то стер одну из твоих невероятно важных кассет».
«Но это мое хобби, — возразил он. — Увлечение всей жизни».
«Как манная каша для младенца».
«Их нельзя восстановить. Некоторые из них есть только у меня в единственном экземпляре. Например, шоу Джека Паара».
«Ну и что с того? Знаешь что, Эрик? Ты сам–то на самом деле понимаешь, почему тебе нравится разглядывать мужиков по видео?»
Моль что–то проворчал. Его мясистое одутловатое лицо дрогнуло.
«Потому что ты педик», — заявила Кэти.
— Ох, — пробормотал Моль и моргнул.
«Ты на самом деле гомосексуалист. Честно говоря, сомневаюсь, что ты сам это осознаешь, но так оно и есть. Посмотри на меня, ну же! Вот же я — весьма привлекательная женщина, доступная тебе в любое время дня и ночи».
— Причем бесплатно, — язвительно заметил Моль.
«Тем не менее ты сидишь с этими кассетами, вместо того чтобы трахаться со мной в спальне. Искренне надеюсь, что стерла именно ту кассету. — Она замолчала и повернулась к нему спиной. — Спокойной ночи. Приятных игр с самим собой».
В это трудно было поверить, но голос ее звучал совершенно спокойно. Она повернулась и направилась по коридору — стройная, белая, нагая, спиной к нему. Эрик вскочил и бросился к ней, протягивая руки. Он догнал Кэти, крепко схватил ее, сжал пальцами мягкие руки и развернул лицом к себе.
Она смотрела ему в лицо и удивленно моргала.
«Я тебя…» — начал он, но тут же замолчал.
Доктор хотел сказать: «Я тебя убью».
Но холодная и рациональная часть его личности, скрытая где–то в глубинах разума, прошептала хладнокровный приказ: «Не говори так. Если скажешь — ты у нее в руках. Она никогда тебе этого не простит, будет мучить до конца жизни. Этой женщине нельзя причинять боль, ибо она умеет делать то же самое в тысячу раз лучше. Да, именно в этом состоит ее искусство — в числе прочих».
«Отпусти меня». — Ее глаза туманно блеснули.
Он отпустил.
Кэти немного помолчала, потерла руку и сказала:
«Эта коллекция видеозаписей должна исчезнуть из нашей квартиры до завтрашнего вечера. В противном случае между нами все кончено, Эрик».
«Хорошо», — кивнул он.
«Это еще не все, — продолжала Кэти. — Ты должен найти лучше оплачиваемую работу в какой–нибудь другой фирме. Чтобы я не спотыкалась о тебя на каждом шагу. А потом… посмотрим. Может, нам удастся жить друг с другом на новых условиях, более справедливых для меня. Так, чтобы ты мог обращать больше внимания на мои потребности, а не только на свои собственные».
Удивительно, но она идеально владела собой, что было достойно восхищения.
— Вы избавились от кассет? — спросил Моль.
Эрик кивнул.
— И в течение нескольких последующих лет прикладывали все усилия, чтобы справиться со своей ненавистью к жене?
Доктор снова кивнул.
— Ненависть к ней превратилась в такое же отношение к самому себе, — продолжал Джино. — Поскольку вы не в силах были вынести даже мысли о том, что боитесь одной–единственной женщины, очень могущественной личности. Заметьте, я говорю «личности», а не «женщины».
— Все эти удары ниже пояса, — начал Эрик. — Стертая кассета…
— Удар ниже пояса заключался не в том, что она стерла кассету, а в том, что не хотела говорить, какую именно, — перебил его Генсек. — Кроме того, она явно дала вам понять, что это доставляет ей радость. Если бы жена извинялась… Но такие люди, подобные женщины, никогда не просят прощения. Ни за что. — Он помолчал. — Бросить ее вы не можете.
— Мы спаяны друг с другом, — сказал Эрик. — Что случилось, то случилось.
«Мы причиняли друг другу боль по ночам, когда никто не мог вмешаться, подслушать и прийти на помощь, — подумал Эрик. — Нам обоим нужна поддержка, ибо это никогда не кончится. Ситуация будет лишь ухудшаться, разъедать нас все сильнее, пока наконец милосердная судьба…»
Но это могло длиться в течение многих лет.
Поэтому Эрик понимал желание смерти, которое испытывал Джино Молинари. Так же как и Генеральный секретарь, он мог представить ее как освобождение, единственное надежное избавление, которое существовало. А может, и не существовало никакого избавления — если учесть невежество, привычки и глупость всех людей, имевших к тому отношение, а также вневременную натуру человечества.
Собственно говоря, Эрик почувствовал, что его с Молинари связывает много общего.
— Один из нас испытывает невыносимые страдания в личной сфере, прячется от широкой общественности, пытается стать маленьким и незаметным. — Собеседник словно прочитал его мысли. — Второй страдает публично, в величественном римском стиле, словно пронзенный копьем умирающий бог. Удивительно. Полная противоположность. Микро— и макрокосмос.
Эрик кивнул.
— Во всяком случае, я лишь делаю вам еще хуже, — заявил Моль, отпустил руку Эрика и хлопнул его по плечу. — Прошу прощения, доктор Свитсент, давайте сменим тему. Открой дверь, мы закончили, — велел он телохранителю.
— Одну минуту, — сказал Эрик, хотя и не знал, что говорить дальше.
Его выручил Джино.
— Как бы вы отнеслись к предложению занять пост в моей команде? — неожиданно нарушил он тишину. — Такое вполне можно устроить. Формально это приравнивалось бы к призыву вас на военную службу. Можете не сомневаться в том, что станете моим личным врачом, — добавил Генсек.
