— Смесь Линкольна с Муссолини, — сухо вставил Дорф.
— Для каждого он другой, — продолжал Тигарден. — Господи, Моль совершал столь подлые, по–настоящему низменные поступки, что при самой мысли о них волосы встают дыбом. Он вынужден был это сделать. О некоторых вещах никто никогда не сообщит общественности. Даже его политические противники смолчат. Именно из–за них он страдал. Вы слышали когда–нибудь о ком–то, кто действительно взял бы на себя всю ответственность и даже вину? Вы так поступаете? Или ваша жена?
— Вряд ли, — признался Эрик.
— Если бы мы — вы или я — полностью взяли на себя моральную ответственность за все, что совершили в жизни, то упали бы замертво или сошли с ума. Живые существа по самой своей природе не понимают того, что творят. Возьмем, к примеру, животных, которых мы давим на дорогах или просто едим. В детстве мне раз в месяц поручали разбросать крысиный яд. Вы когда–нибудь видели, как подыхает отравленное животное? И не одно, а целыми десятками, месяц за месяцем. Я ничего не чувствую. Ни вины, ни бремени. К счастью, до меня это не доходит. Если бы дошло, то я не смог бы больше жить. Именно так ведет себя все человечество, за исключением Моля. Линкольн и Муссолини, как его назвали. У меня же он скорее ассоциируется с другой персоной, жившей две с лишним тысячи лет назад.
— Первый раз слышу, чтобы кто–то сравнивал Джино Молинари с Христом, — сказал Эрик. — Такого не позволяет себе даже верноподданническая пресса.
— Возможно, потому, что я единственный известный вам человек, который находится рядом с Молинари двадцать четыре часа в сутки, — ответил Тигарден.
— Не говорите Мэри Рейнеке про это сравнение, — предупредил Дорф. — Она скажет вам, что Джино — обычный сукин сын. Свинья в постели и за столом, похотливый насильник средних лет, которому место за решеткой. Она его терпит… из милосердия.
Дорф рассмеялся.
— Нет, — возразил Тигарден. — Мэри не сказала бы так, разве что была бы очень раздражена, а такой она бывает одну четвертую часть суток. Не знаю, что заявила бы Рейнеке. Возможно, она даже не стала бы себя утруждать. Эта женщина принимает его таким, какой он есть, пытается сделать его лучше, но все равно любит, даже когда ей это не удается. Она знает, что Моль никогда не изменится. Вам уже знаком подобный тип женщины, которая замечает в мужчине определенные возможности? При соответствующей помощи с ее стороны…
— Да, — сказал Эрик.
Доктору хотелось сменить тему, поскольку ему вспомнилась Кэти. Думать о ней у него не было никакого желания.
Вертолет продолжал лететь в сторону Шайенна.
Полусонная Кэти лежала в постели одна и глядела, как лучи восходящего солнца по очереди освещали обои и мебель в спальне. Все цвета, хорошо ей знакомые за годы супружеской жизни с Эриком, ярко выделялись в солнечном свете. В своей квартире Кэти поселила могущественных духов прошлого, плененных в артефактах минувших времен — старинной лампе из Новой Англии, комоде из настоящего клена с «птичьим глазом», шкафу от Хепплуайта… Она лежала, полуприкрыв глаза, вспоминая каждый предмет и все связанное с тем, как ей удалось его раздобыть. Каждый из них означал победу над соперником, неким проигравшим конкурентом–коллекционером. Эту коллекцию без особого преувеличения можно было счесть своего рода кладбищем, вокруг которого парили духи побежденных. Ей не мешало их присутствие в доме — в конце концов, Кэти была сильнее их.
— Эрик, — сонно пробормотала она. — Ради бога, встань, поставь кофе и помоги мне выбраться из постели. Столкни меня или скажи что–нибудь.
Она повернулась в его сторону, но там никого не было.
Кэти тут же села, затем встала с кровати, дрожа от холода, пошла босиком к шкафу за одеждой и уже с трудом натягивала через голову светло–серый свитер, когда поняла, что на нее смотрит какой–то мужчина. Пока она одевалась, он стоял в небрежной позе на пороге, не двигаясь с места, чтобы не выдать своего присутствия, и радуя взгляд видом ее наготы.
— Миссис Свитсент? — спросил этот человек и шагнул к ней.
Ему было лет тридцать. Взгляд его карих глаз, чуть поблескивающих на простоватом смуглом лице, не предвещал ничего хорошего. К тому же на нем был серо–оливковый мундир, и Кэти поняла, что это сотрудник тайной полиции Лилистара, действовавшей на Земле. С ними она сталкивалась впервые в жизни.
— Да, — почти беззвучно ответила она, закончила одеваться и села на кровать, чтобы надеть туфли, не отводя взгляда от пришельца. — Я Кэти Свитсент, жена доктора Эрика Свитсента. Если вы не…
— Ваш муж в Шайенне.
— В самом деле? — Она встала. — Мне нужно приготовить завтрак. Пропустите меня, пожалуйста, и покажите мне ордер, который дал вам право сюда войти.
Она выжидающе протянула руку.
— Мой ордер дает мне право обыскать эту квартиру в поисках нелегального наркотика под названием йот–йот–сто восемьдесят. Фрогедадрин, — заявил лилистарский агент. — Если он у вас имеется, то прошу мне его отдать, и мы поедем прямо в полицейское управление в Санта–Монике. — Он заглянул в блокнот. — Позавчера вечером в Тихуане, на Авила–стрит, сорок пять, вы приняли наркотик в обществе…
— Я могу позвонить своему адвокату?
— Нет.
— Это означает, что у меня нет абсолютно никаких прав?
— Идет война.
Ей стало страшно, но она все же сумела внешне спокойно спросить:
— А могу ли я позвонить шефу и сказать, что сегодня меня не будет на работе?
Агент в сером кивнул. Кэти подошла к видеофону и набрала номер дома Вирджила Эккермана в Сан–Фернандо. Вскоре она увидела его птичье, иссохшее лицо. Он по–совиному моргал, наверное, только что проснулся.
— А, это ты, Кэти. Который час? — Вирджил начал оглядываться по сторонам.
— Помогите мне, мистер Эккерман, — сказала Кэти. — Лилистарская…
Она замолчала — агент быстрым движением руки прервал связь. Женщина пожала плечами и положила трубку.
— Миссис Свитсент, я хотел бы представить вам мистера Роджера Корнинга. — Он сделал неопределенный жест рукой, и в комнату вошел лилистарец в обычном деловом костюме, с папкой под мышкой. — Мистер Корнинг, это Кэти Свитсент, жена доктора Свитсента.
— Кто вы такой? — спросила она.
— Тот, кто может снять вас с крючка, дорогая, — приятным голосом произнес Корнинг. — Может, сядем в гостиной и поговорим?
Кэти прошла на кухню и поставила программатор на приготовление яиц всмятку, тостов и кофе без сливок.
— В этой квартире нет никакого йот–йот–сто восемьдесят. Разве что вы сами его подбросили ночью.
Она принесла на одноразовом подносе готовый завтрак. Аромат кофе заглушил остатки страха и растерянности. Кэти слегка осмелела, почувствовала себя увереннее.
— У нас полностью задокументирована ваша встреча на Авила–стрит, сорок пять. С того момента, когда вы поднимались следом за Брюсом Химмелем по лестнице. Первые ваши слова звучали так: «Привет, Брюс. Кажется у нас сегодня вечеринка…»
