Через какое–то время Джино Молинари сидел, опираясь на подушки, в своей хорошо охраняемой спальне и с трудом просматривал гомеогазету «Нью–Йорк таймс», принесенную ему.
— Я ведь могу читать, правда, доктор? — едва слышно пробормотал он.
— Похоже, что так, — ответил Эрик. — Операция прошла удачно. Давление упало до нормального уровня, соответствующего возрасту и общему состоянию здоровья пациента.
— Только посмотрите, до чего могут докопаться эти чертовы газеты.
Молинари показал Эрику первую полосу.
«Совещание неожиданно отменено из–за болезни Генерального секретаря.
Делегация Лилистара во главе с Френекси не общается с прессой».
— И как они это узнают? — раздраженно проворчал Молинари. — Господи, меня это выставляет не в лучшем свете. Как будто в решающий момент я нарочно взял и свалился. — Он с яростью посмотрел на Эрика. — Будь у меня достаточно смелости, я выступил бы против Френекси и его требований рабочей силы. — Генсек устало закрыл глаза. — Я еще на прошлой неделе знал, что он этого потребует.
— Не вините себя, — утешил его Эрик.
«Понимает ли Джино физиологический механизм своего «бегства»? Скорее всего, ничуть. Он не только не осознает предназначения своей болезни, но даже не одобряет ее. Значит, как и прежде, все это функционирует на подсознательном уровне. Но как долго это может продолжаться? — подумал Эрик. — При столь огромном разрыве между сознательными стремлениями и подсознательным желанием сбежать… не исключено, что в конце концов появится болезнь, которая станет для Генсека по–настоящему смертельной и последней».
Открылась дверь, и появилась Мэри Рейнеке.
Эрик взял ее за руку, выпроводил в коридор и закрыл за собой дверь.
— Я что, не могу с ним увидеться? — возмутилась она.
— Одну минуту. — Он внимательно посмотрел на нее, пытаясь определить, до какой степени Мэри осознает происходящее. — Хочу вас кое о чем спросить. Возможно, вы знаете. Молинари когда–либо проходил курс психотерапии или психоанализа?
В медицинских картах об этом не было ни слова, но Эрик чувствовал, что нечто подобное все–таки имело место.
— Зачем ему это? — Мэри повертела в пальцах застежку юбки. — Он же не сумасшедший.
Несомненно, она была права.
Эрик кивнул.
— Но его физическое…
— Джино не везет. Потому он всегда болеет. Сами знаете, что от невезения его не вылечит ни один психиатр.
Мэри немного помолчала и неохотно добавила:
— Да, в прошлом году он несколько раз был у психоаналитика. Но это тайна, о которой никто не должен знать. Если гомеогазеты об этом пронюхают!..
— Как фамилия этого психоаналитика?
— Не скажу.
Ее темные глаза враждебно вспыхнули. Она смотрела на него, не мигая.
— Этого я не сообщу даже Тигардену, хотя он мне нравится.
— Мне довелось наблюдать вблизи болезнь Джино, и я думаю, что…
— Этого психоаналитика нет в живых, — прервала доктора Мэри. — Джино приказал его убить.
Эрик вытаращил глаза.
— Догадайтесь почему.
Она улыбнулась злорадной улыбкой подростка, полной бессмысленной радостной жестокости, которая в мгновение ока напомнила ему собственное детство и пытки, которым подвергали его тогда такие вот девчонки.
— За то, что сказал тот психиатр про болезнь Джино. Не знаю, что именно, но, думаю, он был на верном пути. Так же как и вы, по вашему мнению. Так в самом ли деле вам хочется быть столь умным?
— Вы мне напоминаете премьера Френекси, — сказал Эрик.
Мэри прошла мимо него к двери спальни.
— Я хочу туда войти. Всего хорошего.
— Вы знали, что Джино умер сегодня в зале совещаний?
— Да, ему пришлось так поступить, конечно же, ненадолго, чтобы не разрушить клетки мозга. Естественно, вы с Тигарденом его сразу же охладили. Про это я тоже знаю. Кстати, почему я напоминаю вам эту сволочь Френекси? — Она снова подошла к Эрику и внимательно взглянула на него. — Я совсем не такая, как он. Вы просто пытаетесь причинить мне боль, чтобы я вам что–то сказала.
— Что же такое я хочу от вас услышать? — спросил доктор.
— Что–нибудь о самоубийственных наклонностях Джино, — спокойно ответила она. — Все о них знают. Именно поэтому его родственники привезли меня сюда. Они хотят быть уверенными в том, что кто–то будет проводить с ним каждую ночь, обнимать в постели или глядеть, как он ходит по комнате, когда не в силах заснуть. Ночью он не может быть один. Ему нужен кто–то вроде меня, чтобы было с кем поговорить. Я могу его убедить, утешить, даже в четыре часа утра, понимаете? Это нелегко, но у меня получается. — Она улыбнулась. — А у вас, доктор, есть кто–нибудь, кто вас утешает? В четыре утра?
Эрик отрицательно покачал головой.
— Жаль. Вам было бы только лучше. К сожалению, вами я не могу заняться. Мне и одного слишком много. Впрочем, вы не в моем вкусе. Но все же желаю удачи. Может, найдете когда–нибудь кого–то такого, как я.
Она скрылась за дверью. Эрик остался один в коридоре, чувствуя себя бессильным и страшно одиноким.
«Интересно, что случилось с заметками психиатра? — машинально подумал он, пытаясь вновь сосредоточиться на работе. — Наверняка Джино приказал их уничтожить, чтобы они не попали в руки лилистарцев. Да, это правда! В четыре часа утра бывает хуже всего. Но на свете нет другого такого же человека, как ты, Мэри. Вот в чем дело».
— Доктор Свитсент?
Он поднял голову. Перед ним стоял охранник.
— Да.
— Доктор, снаружи ждет женщина, которая утверждает, что она ваша жена, и хочет, чтобы ее впустили в здание.
— Не может быть, — испуганно проговорил Эрик.
— Не могли бы вы пойти со мной и опознать ее?
— Скажите ей, чтобы уходила, — заявил Свитсент.
«Нет, — подумал он. — Так нельзя! Не стоит решать свои проблемы подобным образом, по–детски взмахнув волшебной палочкой».
— Это наверняка Кэти, — пробормотал врач. — Все–таки она приехала следом за мной. Господи, что за невезение. Вам доводилось бывать в подобной ситуации? — спросил он охранника. — Вы когда–нибудь чувствовали, что просто не можете жить с тем, с кем приходится?
— Нет, — безразлично ответил охранник, идя по коридору.
10
Кэти стояла в углу приемной Белого дома и читала гомеогазету «Нью–Йорк таймс». На ней было темное пальто, лицо покрывала обильная косметика, которая все равно не могла скрыть бледность. Глаза женщины казались огромными и полными боли.
Когда появился Эрик, Кэти подняла взгляд и сказала:
