— Заткнись, — сказала Эди, доведенная до отчаяния. Сейчас они были выше дома Хоппи, она видела внизу его огни. — Пожалуйста, Билл, пожалуйста.
— Но я же должен тебе объяснить, — продолжал Билл. — Когда я…
Он замолчал. Внутри ее теперь не было ничего. Она стала пустой.
— Билл, — позвала она.
Он ушел.
Перед ней в лунном свете покачивалось что–то, никогда не виденное ею; оно поднималось, подпрыгивая, и его длинные белые волосы струились за ним, как шлейф. Оно поднималось, пока не оказалось вровень с ее лицом. Маленькие слепые глаза… широко разинутый рот… все оно состояло из небольшой головы, тяжелой и круглой, похожей на бейсбольный мяч. Из его рта вырвался писк, а затем оно снова свободно поплыло вверх. Эди наблюдала, как оно все больше и больше набирало высоту, плавно поднимаясь выше деревьев, плывя в непривычной атмосфере, которой раньше оно никогда не знало.
— Билл, — сказала она, — он вынул тебя из меня. Он вытащил тебя наружу.
И ты уходишь, поняла она. Хоппи заставляет тебя.
— Вернись, — сказала она, но это теперь стало неважным, потому что он не мог жить вне ее. Она знала. Так сказал доктор Стокстилл. Биллу нельзя было рождаться, и Хоппи догадался об этом и заставил его, зная, что Билл умрет.
Ты не успеешь показать свою имитацию, поняла она. Я говорила тебе: потише, а ты не слушался. Напрягая глаза, она видела в небе — или думала, что видит, — твердый маленький объект со струящимися за ним волосами… а затем он бесшумно исчез.
Она осталась одна.
Зачем теперь продолжать? Все было кончено. Она повернулась и стала взбираться на холм, опустив голову и закрыв глаза, находя путь ощупью. Назад — домой, в свою кровать. К глазам ее подступили слезы, она чувствовала, как они бегут по щекам. Если бы ты только мог помолчать, думала она. Он бы тебя не услышал. Говорила же я тебе, говорила…
Она побрела обратно к дому.
Паря в воздухе, Билл Келлер мог немного видеть, немного слышать, ощущать, что вокруг него находятся живые существа — деревья, животные, — и плыть среди них. Он чувствовал, что на него действует сила, поднимающая его, но он вспомнил свою имитацию и изобразил ее. Его голос слабо вырвался в холодный воздух, затем он услышал его и воскликнул:
— За наши безрассудства нам преподан жестокий урок!
Его визг отдавался у него в ушах, и он с наслаждением вслушивался в него.
Сила, его поднимавшая, исчезла. Он поплыл, счастливо покачиваясь, затем начал снижаться. Он спускался все ниже и ниже и, как раз перед тем, как коснуться земли, отклонился в сторону, пока, ведомый живущим внутри него инстинктом, не повис неподвижно над домом и антенной Хоппи Харрингтона.
— Господь сделал это! — закричал он своим слабеньким голоском. — Теперь мы видим, что пришло время выступить против ядерных испытаний в атмосфере. Призываю вас всех написать письма протеста президенту Джонсону.
Он не знал, кто такой президент Джонсон. Возможно, кто–нибудь из живущих. Осмотревшись, он не увидел его; он видел только дубовые рощи, полные живых существ, да бесшумно летящую птицу с гигантским клювом и пристальными глазами. Билл взвизгнул в испуге, когда птица с коричневыми перьями бесшумно спланировала вниз, прямо на него.
Она издала смертоносный жестокий звук, в котором слышалось желание растерзать его.
— Призываю вас всех, — кричал Билл, летя в темном прохладном воздухе, — написать письма протеста!
Сверкающие глаза птицы неотрывно следили за ним, пока он и она скользили над деревьями в слабом лунном свете.
Сова настигла его и проглотила в один присест.
16
Снова он был внутри. И опять не мог ни видеть, ни слышать. На короткое время ему была дарована такая возможность, а теперь все кончилось.
Продолжая ухать, сова летела дальше.
Билли Келлер сказал ей:
— Ты можешь меня слышать?
Может быть, она могла, а может быть — нет. Ведь это была всего лишь сова, ее органы чувств отличались от органов чувств Эди. Все вокруг было совсем по–другому. Смогу ли я жить внутри тебя? — спросил он сову. Никто не знает, что я запрятан здесь… у тебя свои полеты, свои пути. Вместе с ним в сове находились останки мышей и что–то еще, шуршащее и царапающееся, достаточно большое, чтобы пытаться выжить.
Ниже, приказал он сове. Он видел деревья ее глазами; он видел так ясно, словно все было залито светом. Миллионы отдельных неподвижных объектов… но вот он заметил что–то ползущее. Объект был живым, и сова свернула к нему. Ползущее существо не слышало ни звука, ни о чем не подозревало и продолжало себе извиваться, не пытаясь спрятаться.
Мгновение — сова проглотила его и полетела дальше.
Хорошо, подумал Билл. А что дальше? Сова летает всю ночь туда–сюда, потом купается, когда идет дождь, и долго, крепко спит. Может быть, это и к лучшему? Может быть.
Он сказал:
— Фергюссон не позволяет своим служащим выпивать. Это против его религии, да?
А затем:
— Хоппи, откуда исходит свет? От Бога? Ты знаешь, как в Библии? Я хочу сказать — это правда?
Сова заухала.
— Хоппи, — сказал он изнутри совы, — прошлый раз ты говорил, что там сплошная тьма. Это действительно так? Там вовсе нет света?
Миллионы мертвых кричали в нем, требовали внимания. Он слушал, выбирал, повторял…
— Ты, грязный маленький уродец, — говорил он. — Все слушайте меня. Мы ниже уровня улицы… Ты, слабоумный осел, стой, где стоишь, стоишь… стоишь… Я поднимусь наверх и приведу сюда этих… как их… людей. Расчистите место — место для них…
Испуганная сова захлопала крыльями и поднялась выше, пытаясь избавиться от него. Но он продолжал выбирать, слушать и говорить.
— Стой, где стоишь, — повторил он. Снова показались огни дома Хоппи; сова сделала круг и вернулась, не в силах улететь. Он подчинил ее себе и подводил все ближе и ближе к дому Хоппи, направляя ее полет.
— Ты, слабоумный осел, — опять сказал он. — Стой, где стоишь.
Сова с криком снижалась, пытаясь освободиться. Он поймал ее, она сознавала это и ненавидела его.
— Президент должен прислушаться к нашим доводам, — сказал Билл, — прежде чем будет слишком поздно.
Поднатужившись, разгневанная сова сделала то единственное, что могла: отхаркнула его, и он полетел к земле, пытаясь уловить поток воздуха. Он с шумом плюхнулся в сухие листья и покатился среди зарослей, слабо взвизгивая, пока наконец не угодил в яму.
Освобожденная сова взмыла вверх и исчезла.
— Взываю к человеческому состраданию, — провозгласил он, лежа в яме. Он говорил голосом священника из далекого прошлого. — Мы сами сотворили это, мы видим перед собой результат безумия, охватившего человечество.
