С наилучшими пожеланиями,
Рудольф Флетчер»
Чуть пониже письма следовал ответ гомеогазеты; Худ буквально впился в него глазами.
«Вербовочный пункт сторонников Цемоли расположен в нижнем Нью-Йорке по адресу: Нью-Йорк 32, Бликмен-стрит, 460. Обратитесь туда — если, конечно, полиция не успела еще запретить, ввиду текущего кризиса, балансирующую на самой грани закона деятельность этого пункта».
Нажав кнопку, Худ напрямую соединился со штаб-квартирой полиции.
— Дитрих, — сказал он, услышав голос следователя, — мне нужна группа ваших людей; нам предстоит небольшая поездка, в ходе которой могут возникнуть осложнения.
Последовала напряженная пауза.
— Так, значит, благородная задача восстановления цивилизации — это еще далеко не все, — сухо сказал в конце концов Дитрих. — Ну что же, мы уже послали человека присматривать за этим домом по Бликмен-стрит. Правду говоря, я восхищен вашей последней выдумкой, вполне возможно, что она достигла цели. — Полицейский коротко хохотнул.
Примерно через час вертолет с Худом и четырьмя одетыми в черную форму центаврианскими полицейскими на борту уже кружил над развалинами Нью-Йорка, пытаясь с помощью карты найти то, что было когда-то Бликмен-стрит. Еще через полчаса улицу нашли. — Здесь, — указал вниз капитан полиции, командовавший патрулем. — Думаю, вам нужен вон тот дом, где овощная лавка.
Вертолет начал опускаться.
Это и вправду был магазин. Худ не заметил внизу никаких признаков политической активности, никаких неизвестно чем занятых личностей, никаких флагов и транспарантов. И все же — что-то зловещее было во всей этой заурядной обстановке. Ящики с овощами, сваленные на тротуаре, измученные, некрасивые женщины в длинных, потертых пальто, копающиеся в подгнившей картошке, немолодой хозяин в грязном белом переднике, шваброй подметающий тротуар. Все слишком уж просто и естественно. Слишком заурядно.
— Садиться? — спросил капитан.
— Да, — ответил Худ. — И будьте наготове. Увидев приземляющийся рядом вертолет, хозяин аккуратно прислонил швабру к стене и пошел навстречу выскакивавшим на землю полицейским. Усатый грек (так определил национальность хозяина Худ) с седыми, чуть волнистыми волосами смотрел на неожиданных гостей с какой-то врожденной опаской, словно знал заранее, что ничего хорошего ждать от них не приходится. И все же он решил встретить их со всей вежливостью, он их не боялся.
— Джентльмены, — слегка поклонился грек, — чем могу быть полезен?
Задержавшись взглядом на незнакомой черной форме центаврианских полицейских, он, однако, не выказал никакой реакции, выражение лица его осталось спокойным и доброжелательным.
— Мы пришли арестовать политического агитатора, — сказал Худ. — Вам не о чем беспокоиться.
Он направился к лавке; полицейские, с оружием на изготовку, двинулись следом.
— Политическая агитация? Здесь? — удивился грек. — Вы что-то перепутали, у нас такого не бывает.
Тяжело дыша, он забегал вперед, пытался поймать взгляд Худа.
— Что я такого сделал? — теперь в его голосе звучала тревога. — Я ни в чем не виноват, можете сами убедиться. Заходите. — Распахнув дверь, он пропустил Худа и полицейских в свою лавку. — Смотрите все сами.
— Вот это мы и намерены сделать, — сказал Худ. Двигаясь очень быстро, он не стал тратить время на торговое, доступное для всех помещение, а сразу прошел в подсобку.
Самый обычный склад, вдоль всех стен штабеля картонных коробок, скорее всего — с консервами, какой-то молодой парень пересчитывал запасы; подняв голову, он уставился на вошедших, на лице — удивление и испуг.
— «И здесь ничего, — подумал Худ, — хозяйский сын занимается своей работой, а больше — ничего». Открыв одну из коробок, он заглянул в нее. Жестяные банки с персиками. Рядом — корзина салата. Худ рассеянно оторвал один листик, он остро ощущал бессмысленность происходящего — и разочарование. Ничего нет, сэр, — негромко, чуть не шепотом сообщил ему капитан.
— Вижу, — раздраженно откликнулся Худ.
Справа — дверь в чулан; открыв ее, он увидел швабры, метлу, оцинкованное ведро, коробки стирального порошка и…
На полу виднелись капли краски. Стенки чулана перекрашивались совсем недавно. Наклонившись, Худ поскреб ногтем одну из капель и почувствовал, что краска еще липкая.
— Поглядите сюда, — подозвал он капитана.
— В чем дело, джентльмены? — нервно заговорил грек. — Вы что, нашли какую-то грязь и хотите доложить об этом в санитарную инспекцию? Неужели покупатели нажаловались? Ну да, краска тут совсем свежая, мы стараемся держать все в полном порядке. Ведь это же в интересах общества, верно?
Протиснувшись в чулан, капитан ощупал его стенки.
— Мистер Худ, здесь была дверь. Она заделана, и совсем недавно. — Он вопросительно оглянулся на Худа, ожидая дальнейших указаний.
— Вскрывайте, — сказал Худ. — Сейчас же.
По приказу капитана полицейские притащили из вертолета инструменты, затем раздался надсадный вой — пила начала резать дерево и штукатурку.
— Это неслыханно, — сказал побледневший грек. — Я подам на вас в суд.
— Правильно, — согласился Худ. — Обязательно подайте на нас в суд. Наконец послышался громкий треск, вырезанная часть стены обрушилась, на пол посыпались обломки и какой-то мусор, взметнулось и стало медленно оседать белое облако пыли.
Ручные фонарики полицейских осветили комнату, довольно небольшую. Ни одного окна, пыль, затхлый запах… «Ее никто не использует, — подумал Худ, осторожно проходя внутрь. — И очень давно».
Комната оказалась совершенно пустой. Стены деревянные, грязные, краска на них шелушится. Нечто вроде заброшенного склада.
Возможно, до Несчастья ассортимент в этом магазине был побогаче, ведь тогда было гораздо больше товаров, а теперь эта комната стала ненужной. Худ обошел ее, освещая фонариком то потолок, то стены, то пол. На полу — дохлые мухи… и несколько живых, неуверенно ползающих в пыли.
— Имейте в виду, — произнес капитан, — что ее замуровали совсем недавно, в течение последних трех дней. Во всяком случае, стенку красили никак не раньше.
— Мухи, — указал на пол Худ. — Они еще не успели сдохнуть.
Так что даже и не три дня. Вполне возможно, что эту перегородку сделали вчера.
«Интересно, чем они занимались в этой комнате? — Он посмотрел на грека, тоже вошедшего в комнатушку. Бледное, напряженное лицо, черные, озабоченно бегающие глаза. — А ведь это, — неожиданно для себя понял Худ, — очень умный человек. И вряд ли мы сумеем что-нибудь у него узнать». В дальнем конце комнаты полицейские фонари высветили стеллаж, пустые полки, сколоченные из грубых некрашеных досок.
Худ подошел к стеллажу.
— Хорошо, — хрипло сказал грек и судорожно сглотнул. — Я признаюсь, мы хранили здесь самогон. А потом мы испугались. Ведь вы, центаврианцы… — Во взгляде, которым он обвел их, стоял страх. — Вы совсем не такие, как наше местное начальство. Их мы знаем, и они нас понимают. Вы же — до вас разве доберешься. А на жизнь надо зарабатывать.
