— Так, значит, она безвредна, — подытожил Фаулер.
— А вся эта суета была ни к чему, — проворчал Пинарио. — Простите, что устроили вам лишнюю работу, — повернулся он к саперу.
Крепость тем временем распахнула ворота, и оттуда бодро вышли все двенадцать пропавших было без вести воинов — живые и невредимые. Цикл окончился, можно было снова приниматься за нелегкий ратный труд.
— А все-таки я ее не разрешу, — неожиданно сказал Уайзман.
— Чего? — удивился Пинарио. — Почему?
— Не верю я этой штуке. Слишком она хитрая для такой простой задачи.
— Объясните, — нахмурился Фаулер. А нечего тут и объяснять, — сказал У айзман. — Перед нами на редкость хитроумное устройство. И — нате вам, оно всего-то и умеет, что разбирать себя и собирать. Должно быть что-то еще, хотя мы пока и не сумели…
— Она же психотерапевтическая, — вставил Пинарио.
— Знаете, Леон, делайте, как считаете нужным, — решил Фаулер. — Есть у вас сомнения — не разрешайте. Лишняя осторожность не помешает.
— Может, я и не прав, — объяснил Уайзман, — но из головы не идет мысль — для чего же ее придумали? И я чувствую, что мы этого так и не узнали.
— И этот самый ковбойский костюм, — добавил Пинарио. — Его тоже нельзя разрешать.
— Только настольную игру, — сказал Уайзман. — «Синдром» или как ее там.
Наклонившись, он следил за солдатиками, упорно продвигавшимися к крепости. Облачко дыма, еще и еще… перебежками, ложные атаки, осторожные упорядоченные отступления…
— О чем ты думаешь? — спросил Пинарио, следивший за Уайзманом с тем же вниманием, как тот — за игрушечными солдатиками.
— А может, это — отвлекающий маневр, — поднял голову Уайзман. — Чтобы занять наши мысли. Чтобы мы не заметили чего-то другого.
Интуиция что-то подсказывала ему, какая-то мысль крутилась в голове, но он никак не мог ее ухватить.
— Ложный след, — размышлял он вслух. — А тем временем происходит что-то другое. И именно поэтому она такая сложная. Чтобы мы ее заподозрили. Для того ее и придумали.
Растерянный, злой на самого себя за неспособность что-либо понять, он поставил ногу перед солдатиком. Тот не преминул сразу же использовать столь удачную возможность укрыться от наблюдательной аппаратуры крепости.
— Ведь что-то такое должно быть прямо у нас под носом, — сказал Фаулер. — А мы ничего не видим.
— Да.
«А может, — подумал Уайзман, — и никогда не увидим».
— Как бы там ни было, — сказал он, — эта штука останется здесь, где за ней можно наблюдать.
Он сел неподалеку от осажденной крепости, устроился поудобнее и приготовился к долгому, долгому ожиданию.
В шесть часов вечера Джо Хок, коммерческий директор «Детского мира» Аппели, остановил машину перед своим домом, вышел из нее и бодро зашагал по лестнице.
Под мышкой он нес большую плоскую коробку — безвозмездно позаимствованный на работе «образец».
— Папочка! — радостно завизжали Бобби и Лора. — Ты это для нас?
От восторга они буквально сшибали его с ног, не давали пройти. На кухне жена подняла голову и отложила журнал. — Я подобрал вам новую игру, — сказал Хок.
Он развернул коробку, купаясь в детской благодарности. И не чувствуя ни малейших угрызений совести — почему бы, собственно, не прихватить с собой новую игру, ведь он неделями висел на телефоне, пробивая товар через импортный контроль. И после такой-то нервотрепки разрешение выдали всего на один образец из трех.
— Еще один случай коррупции в высших эшелонах власти, — негромко сказала его жена, когда дети убежали знакомиться с содержимым коробки. Она не любила таких вот заимствований из магазина.
— Да у нас их там тысячи, — немного сник Хок. — Склад забит под потолок. Никто и не заметит.
За обедом дети не столько ели, сколько изучали приложенную к игре инструкцию — они вчитывались в каждое ее слово.
— За столом не читают, — укоризненно сказала миссис Хок.
Откинувшись на спинку стула, Джо Хок продолжил свой рассказ о событиях дня.
— И что же они в конце концов пропустили? Один какой-то вшивый образец. Нам сильно повезет, если удастся продать достаточно много, чтобы получить хоть самую мизерную прибыль. Вот «Штурмовой отряд» — он бы дал настоящие деньги. Но тут дело глухо, и, похоже, надолго.
«Все-таки как это хорошо, — думал он, закуривая, — иметь дом, куда можно прийти после работы, жену и детей, которые любят тебя и ждут».
— Пап, а ты сыграешь? — спросила Лора. — Тут написано: чем больше участников, тем лучше. — Конечно сыграю, — умиротворенно пообещал Хок.
Пока жена убирала со стола, они развернули поле, аккуратно разложили фишки, кости, деньги и акции. Игра захватила Хока почти сразу, нахлынули детские воспоминания о «Монополии», и он начал играть азартно, с выдумкой, набирая акции всеми возможными и невозможными способами. В конце концов почти все синдромы оказались в его руках.
— Ну вот, собственно, и все, — удовлетворенно объявил он. — Боюсь, ребята, что иначе и быть не могло. Это вы впервые увидели такую игру, а я знаком с ней давным-давно.
Пачки разноцветных акций и денег, лежавшие перед ним, переполняли Хока прямо-таки детской гордостью.
— Простите, что я обыграл вас, ребята.
— Но ведь ты нас не обыграл, — оказала Лора.
— Ты проиграл, — уточнил Бобби.
— Что? — пораженно воскликнул Джо Хок.
— Игрок, имеющий в конце игры наибольшее количество акций, проигрывает, — объяснила Лора. Для доказательства она продемонстрировала отцу инструкцию. — Видишь? Вся идея игры в том, чтобы избавиться от своих акций. Так что, папа, ты вылетел.
— Ну и шут с ним, — сказал все еще недоумевавший Хок. — Дурацкая какая-то игра. Никакого интереса.
Недавние радость и гордость куда-то улетучились.
— А теперь играть должны мы вдвоем, оставшиеся, — сказал Бобби. — Чтобы окончательно определить победителя. — Не понимаю я этого, — проворчал Джо Хок, вставая из-за стола. — Какой интерес в игре, где победитель остается с пустыми руками?
А за его спиной продолжалась игра. Деньги и акции переходили из рук в руки, детей охватывал все больший и больший азарт. Под конец игры они впали в настоящий транс и не замечали уже ничего во- круг.
«Они не знакомы с „Монополией", — сказал себе Джо Хок. — Вот и не видят ничего странного в этой дурацкой игре».
Как бы там ни было, дети играли в «Синдром», и играли с удовольствием; значит, ее будут покупать, а это — самое главное.
Тем временем двое детей учились расставаться со своей собственностью. Они отдавали деньги и акции легко, охотно, даже, как это ни странно, жадно.
