Она знала, что иногда так же поступали и маги Триумвирата. Тьма в ауре столь же опасна для гуранца, сколь и для инталийца. Потому что человек с черной аурой есть воплощенное зло. Зло, у которого нет ограничений и принципов. Но главное – злу плевать на границы, установленные политиками. Триумвирату всегда требовались новые служители – но не такой ценой.
А разговоры о том, что воля богов – лишь пустой звук, могут оказаться похлеще, чем деяния одного негодяя. Вера – вот что цементирует государство сильнее, чем правитель или его армия. Вера способна заставить людей собраться в один кулак, отринуть личное и суетное, отбросить собственные мысли и желания, полностью подчиниться единому для всех порыву, не думая, не рассуждая. И тот, кто сумеет получить власть над этим кулаком, сумеет направить его в нужном направлении, получит в свое распоряжение огромную силу. Люди шли в бой с именем Эмиала на устах, под шелест развевающихся знамен с изображением золотого светила. Другие люди – если подумать, то точно такие же, пусть и говорящие на ином языке, готовы были обагрить клинки кровью во славу своего бога. В этот момент обеим сторонам плевать было на то, где именно кроется правда. Каждый считал правым себя. И во имя этой правоты готов был на все…
И человек, пришедший к мысли об отсутствии власти богов над судьбой человека, был опасен для обеих противоборствующих сторон.
– И сколько было таких костров? – хмыкнула Таша.
– Немало. – Блайт медленно кивнул, то ли подтверждая ее мысли, то ли отвечая своим. – В первое время после катастрофы монахи копировали все книги, что уцелели. Не вдумываясь в содержание, просто переписывали все подряд, чтобы еще одна катастрофа не унесла остатки знаний. А уж то, что переписчикам нравилось… Этому старику надо бы отдать должное, он умел излагать мысли. А потому копий по Эммеру расползлось много, очень много. Все не выловили до сих пор.
– Как же ты не попал на костер?
– Если мне придется отправить человека на казнь, – холодно ответил Консул, – я должен точно знать, за что именно.
– Странно, что ты называешь богословом человека, который…
– Видите ли, леди, он искал бога в себе. Пытался доказать, что есть лишь то, что делает человека человеком. Честь. Долг. Совесть…
– А судьба?
– Судьбы не существует. Есть только то, что мы делаем сами.
– Блайт, а тебя эта книга изрядно зацепила, ведь так?
Он помолчал, затем кивнул.
– Я много раз обращался с просьбами к Эмнауру, леди. Но, как ни странно, он ни разу не пришел мне на помощь, даже когда это было жизненно необходимо. Я всего добился сам, а потому не верю в предопределение. Только в свои руки и в свой разум. Пожалуй, в первую очередь – в разум.
– В чем-то с тобой нельзя не согласиться, – протянула Таша. Блайт сохранял на лице каменно-равнодушное выражение, но ему очень хотелось рассмеяться. Хотя бы потому, что, когда человек так строит фразу, это означает, что соглашаться он не намерен ни при каком условии. – Но я все же верю, что все эти, как ты говоришь, совпадения произошли не зря. И я знаю, что завтра мы увидим Высокий замок. Может, мне удастся расплести заклинание альНоора. Может, случится чудо.
– Я не верю в волю богов, – покачал головой Блайт, а затем вдруг широко улыбнулся: – Зато я верю в вашу удачу, леди.
Глава 9
Я сидел у камина, лениво перелистывая страницы толстого и скучного фолианта. Пламя отбрасывало на стены кровавые блики, наполняло комнату сухим приятным теплом. И все же это был не настоящий огонь… Не пылали дрова, распространяя неповторимый, но почти забытый за долгие годы аромат смолы, не взлетали искры. Огонь был порождением магии – как и все в этих стенах. Как моя одежда, как еда, появляющаяся на столе по моему желанию. Быть может, часть книг, заполнявших полки, тоже не имели ничего общего с реальностью.
Кто-то скажет, что огонь – всегда огонь. И ошибется.
Послышался негромкий вскрик. Я обернулся – Леердел стоял у окна, прижавшись к стеклу.
И за окном не было привычной черно-серой мути.
– Что случилось, Санкрист? – Его голос заметно дрожал. Я молчал, зная, что мой будет дрожать ничуть не меньше. Или даже больше.
Замок впервые повел себя иначе, не так, как за последние две с половиной сотни моих лет. Он впервые вернулся в мир Эммера до того, как исчез призванный для меня собеседник.
– Не знаю, – говорить ровным тоном стоило мне немалых усилий.
Я нарочито медленно отложил книгу, встал и подошел к окну. И замер. Я знал это место… то самое место, где под моим руководством тридцать лет возводились проклятые стены замка. Хотя «под моим руководством» – это сильно сказано. К чему обманывать себя, уж я-то знал, кто на самом деле указывал единственно правильное место, куда следовало положить тот или иной камень.
Вечерело. Черные деревья отбрасывали длинные тени… в прошлом здесь не было леса. Вернее, был – но строители вырубили его подчистую. Не для замка – просто на дрова для костров. Тридцать лет – немыслимо долгий срок. Восемьсот лет – срок еще больший… лес успел вырасти заново.
В нескольких десятках шагов от дверей замка, возле неглубокой ниши в скале, горел костер. У огня сидели люди – двое взрослых и ребенок. Мне показалось, что взрослые – мужчина и женщина, но с такого расстояния говорить с уверенностью было невозможно. Там, за несокрушимыми стеклами окон, было холодно, и люди порядком закутались в меха. И смотрели в сторону замка, хотя и не бежали к нему, как того следовало бы ожидать. Может, замок ошибся и эта троица не намерена войти в двери?
А Леердела рядом уже не было – он мчался вниз по лестнице, каждое мгновение рискуя свернуть себе шею на слегка скользких ступенях. Я усмехнулся – он так и не поверил, что выхода из замка нет. И быть не может… Это проклятое Творение никогда не отпускало свои жертвы. Не отпустит и сейчас.
– Санкрист! – раздался снизу пронзительный вопль. – Двери открыты!
Я хотел было сказать что-нибудь ехидное, но вдруг… меня охватило странное ощущение. Что-то звало меня, тянуло наружу. И это странное чувство принесло с собой уверенность, что именно сегодня я сумею переступить порог. Даже не знаю, сколько времени я так и простоял у окна, вслушиваясь в непривычные, чуждые мне желания. Наверное, довольно долго.
Что-то загромыхало, разбилось, рассыпалось. Я оглянулся и удивленно уставился на Леердела. А тот не терял времени даром – уже натянул на себя свою старую одежду и теперь лихорадочно набивал объемистый мешок всем, до чего мог дотянуться. Золотые подсвечники, резные шкатулки, книги в украшенных самоцветами переплетах. Все, что представляло, по мнению торговца, наибольшую ценность, тут же отправлялось в его… нет, это, пожалуй, даже не мешок. Скорее вьюк. Как он намерен утащить такую тяжесть?
Только тут я понял…
