На взгляд Рощина — работа нудная, неинтересная, но зато безопасная. Другим, кто попал сюда позже, везло в значительно меньшей степени. Люди, разгребающие отвалы шахт, работали в скафандрах старого образца, в основном списанных и плохо пригодных к употреблению. Смертность в тюрьме была чрезвычайно высокой, но это никого не волновало. Заказать новую партию заключенных иногда оказывалось проще, чем добыть сносные запчасти для работающей снаружи техники, и на смертность попросту закрывали глаза.
За годы, проведенные в тюрьме, Андрей привык к ней, как к своему родному дому. Смутные воспоминания детства истерлись, потускнели, затем постепенно исчезли совсем. И только звезды, на которые ему удавалось взглянуть из окна коридора, что–то будили в смирившейся с неизбежностью душе молодого заключенного.
Он думал о них, сам не отдавая себе отчета, — зачем и почему. И конечно, никак не мог помыслить, что когда–то сможет полететь к ним…
…Когда в неурочный час сухо клацнул электрозамок камеры и на пороге появился охранник в сопровождении незнакомого офицера в странной, пугающей униформе мышиного цвета, Андрей оторопел. Он хорошо выполнял свою работу, но все равно его прошиб ледяной пот при виде этого странного субъекта, за спиной которого почтительно топтался охранник.
Что я такого сделал?!.. — Эта мысль паническим эхом метнулась в голове и тут же угасла под испытывающим, угрюмым взглядом незнакомца.
— Андрей Рощин? — Он заглянул в объемную глубину стереопланшета, который держал в руке. — Приговорен к пожизненному заключению по факту незаконного рождения?
— Да, сэр… — Андрей растерялся, совершенно сбитый с толку таким полувопросительным, скупым перечислением тех сведений о себе, знанием которых мог с уверенностью похвастаться.
— Правительство Джона Хаммера подписало указ о твоем досрочно–условном освобождении с обязательным призывом на воинскую службу. Собирай вещи… — криво усмехнулся он.
Андрей стоял как столб, совершенно ничего не соображая.
— Он что, тормоз? — резко осведомился офицер, смерив Рощина презрительным взглядом и обернувшись к охраннику. — Кого вы мне подсовываете, мать вашу?!
— Извините, сэр, это лучший специалист по управлению серв–машинами в нашей тюрьме! — Охранник злобно и недвусмысленно посмотрел на Рощина. — Он сейчас придет в себя… Одну секунду, сэр!..
Андрей интуитивно понял — нужно подчиниться. Одного он не мог взять в толк, что значит «собирайся»? Все имущество, которым дозволено было владеть заключенному, составляла одежда, а она находилась на нем. И при чем здесь упоминание о серв–машинах и совсем уж неуместное в данной ситуации слово «тормоз», явно отпущенное в его адрес?..
— Я готов, — спокойно произнес он, предупредив грубый окрик служащего тюрьмы, выступившего из–за спины незнакомого офицера.
Тот смерил его недоброжелательным взглядом, в котором читалось злорадное предвкушение.
— Ты что, не рад? — внезапно спросил он. — Тебя выпускают на СВОБОДУ, понял?
Андрей кивнул, одновременно пожав плечами.
Офицер, искоса наблюдавший за этой сценой, вновь перевел злой вопросительный взгляд на охранника.
Служащий тюрьмы отвернулся от Рощина и тихо произнес:
— Сэр, вас никто не обманывает. Это действительно очень грамотный специалист. У него высшая категория допуска к управлению механизмами по системам виртуальной связи. Просто он не понимает, о чем идет речь.
— То есть как «не понимает»? — хмуро переспросил тот. — Мне казалось, что каждый заключенный мечтает вырваться на волю. Или это не так?
— Все правильно, сэр. Но посмотрите на статью приговора.
— Да, я читал. Незаконное рождение. Его мать должна была сделать аборт, но не стала.
— Вот именно, сэр. Его привезли к нам в пятилетнем возрасте.
На лице офицера наконец отразилось понимание сути того, что пытался втолковать ему охранник. Обернувшись к Рощину, он еще раз оценивающе взглянул на него и внезапно усмехнулся:
— Ну что ж, парень, тебе повезло. Теперь ты узнаешь, что такое НАСТОЯЩАЯ жизнь.
Андрей снова хотел пожать плечами, но не стал. В его молчаливой покорности присутствовало непонятное офицеру здравое, рациональное начало. Тюрьма тоже научила его кое–чему. Поживем — увидим, говорили его глаза с мелкой сеточкой разбегающихся по углам морщинок.
За шестнадцать лет заключения он привык делать выводы только из конкретных, неоспоримых фактов…
* * *
…Через минуту или две все пространство поляны напоминало собой развороченный механический муравейник: огромные серв–машины, исчадия высоких технологий военно–промышленных комплексов Земли, в тесноте спускались с аппарелей, выворачивая центнеры земли трехпалыми ступоходами, нервно вспыхивали соприкасающиеся защитные поля, визгливо всхлипывали приводы, глухо вибрировала броня…
Наконец в механической толчее наметился какой–то порядок — машины образовывали звенья, делясь на тройки.
Аппарели посадочных капсул начали закрываться, смыкая лепестки в непробиваемый монолит обшивки, и через некоторое время на поляне опять возвышались пять исполинских «яиц» с шершавой, шелушащейся окалиной броней.
Головная серв–машина исчезла во тьме.
Вслед за ней двинулось первое звено, за ним второе, третье повернуло правее, четвертое влево, и пошло… пошло…
Поляна начала пустеть. Темный лес, меж стволов которого гнездился мрак, проглатывал многотонные шагающие машины, и лишь визг серводвигателей некоторое время еще доносился из чащи, обозначая направление, в котором скрылся механический легион захватчиков.
Глава 12
Усадьба Полвиных.
Одиннадцать часов вечера
Ольге этой ночью не спалось вообще. Она честно погасила свет, разделась, легла в постель, но не чувствовалось в теле той сладкой истомы, которая предполагает возможность быстро и приятно отойти в мир снов.
Наоборот, стоило закрыть глаза, как в голове одна за другой начинали возникать разные мысли. И что хуже всего, этим злополучным вечером в ее сознании толклись вопросы, на которые никак не находилось нормального, понятного ответа…
Через полчаса, измяв подушку, скомкав одеяло, она не выдержала.
В эту ночь все казалось чужим, раздражающим. Даже попискивание электронных часов, отмечавшее каждые прошедшие тридцать минут, и то вызывало внутренний протест.
Лежать, слушая тишину, в которой тонкий зуммер исправно отмечал некие временные вехи, оказалось невыносимо. В первый раз она столкнулась с таким явлением, как бессонница, и это состояние показалось ей ужасным…
Ольга откровенно не понимала — что происходит с ней?!. Почему внутри нет прежнего покоя? Почему жизнь, казавшаяся такой понятной и приятной, вдруг стала удивительно похожа на скомканную простыню?
