Сказать, что Боххуа Мутдах страдал ожирением, значило сильно преуменьшить. Ему было больше двух сотен лет, широкий в кости, чуть выше двух метров, широкоплечий, с длинными ногами. Так он выглядел в самом начале, фигура, которую впоследствии он превратил в гротескную пародию на героическую скульптуру. Он был героически тучен, монументально тучен, космически…
На полноценной планете, с настоящей гравитацией, он бы весил триста килограмм, а может, и триста пятьдесят. Но в таких мирах он не бывал уже с четверть столетия. В талии Мутдах был шире, чем могли обхватить два человека, а скоро не смогут уже и трое. Его руки были похожи на толстые короткие обрубки, а конусообразные ноги заканчивались абсурдно маленькими детскими ступнями. Его лицо полностью заплыло жиром, и на нем едва угадывались крошечные глазки, нос и миниатюрный рот.
Около пяти лет он не пользовался собственными руками вообще. Он мог себе позволить использовать руки других. У него не было ни малейшего представления, на что он годен. Как и у любого, по-настоящему богатого, человека. Он слышал, что считается самым богатым человеком в обозримой Галактике. В этом он не был уверен, но ему было плевать. По большому счету ему было плевать на все — кроме, пожалуй, лесаи.
Возможно, что именно наркотик поддерживал его волю к жизни, сохраняя слабый интерес к тому, чтобы оставаться живым. Все прочее — мир, целая вселенная — напоминало ему унылую серую равнину. Огненный ветер, что бушевал и ярился над его надежно защищенной резиденцией, казался ему бесцветным, в то время как нанятые им существа подолгу останавливались, чтобы с благоговением смотреть на это чудо.
Не богатство сделало его таким. Сколько он себя помнил, с самого детства, которое прошло в гораздо более обычных условиях, он пытался понять, что значит словосочетание «воля к жизни». Он гадал, что толкает других на странные крайности, которые они иногда совершают в борьбе за то, чтобы просто сохранить свое существование. Богатство Мутдаха было побочным результатом мало связанной между собой разнообразной деятельности, в которой он применял свой невероятный интеллект. Его скромное состояние просто было направлено по пути неотвратимого, автоматического увеличения.
Но этот интеллект не мог решить одну настоящую задачу. Мутдах знал слабоумных подчиненных, которые работали на него и чья способность наслаждаться жизнью была бесконечна по сравнению с его. Он же просто жил, подобно машине, совершенно не переживая на этот счет. Даже обслуживающие его механизмы, казалось, наслаждаются подобием жизни, которым обладали с большей страстью и удовлетворением, чем их хозяин.
Это и было задачей. К счастью, он не слишком заботился о ее решении, чтобы его отсутствие могло его чрезмерно беспокоить. Он смотрел в небо, он наблюдал за представлением перед ним. Он смотрел на отражения всего этого в гранях огромного кристалла из системы Рафа, который носил на шелковом шнурке на шее, и гадал, чего ради он приобрел эту безделушку.
Этот философ, кем бы он ни был, был прав: величайшая загадка жизни — это сама жизнь. И вопрос, который лучше всего к ней подходил, звучал так: к чему волноваться?
По пухлой щеке Боххуа Мутдаха скатилась слеза, но он слишком оцепенел, чтобы заметить это.
* * *
В своем укрытии Рокур Гепта размышлял об искусстве обмана. Какая ирония, но в то же время какая справедливость заключена в том, что самый надежный способ солгать другим — это прежде солгать самому себе. Если ты сможешь убедить единственную душу, которая знает в чем фальшь, то все прочие станут легкой добычей. Торговцы знали эту простую истину на протяжении десяти тысяч лет, но Рокур Гепта не был знаком с торговцами. Политики тоже знали ее, но политики были обычными жертвами Гепты. Хотя паук знает о мухе все, она никогда не спросит у паука — что он думает о погоде.
Будучи вынужденным к этому, Гепта оставил свой крейсер, своих ничтожных подчиненных, даже своего обожаемого любимца — лучше бы людишкам хорошо о нем заботиться или же им придется столкнуться с куда большим аппетитом, чем у его зверушки! — и не жалел о строгих мерах, которых требовало осуществление его планов. За долгие столетия до того, как младенец Боххуа Мутдах промямлил, что жизнь ничего не значит, Гепта уже пожирала ошеломляющая жажда всего того, что для него значила жизнь: власти, удовлетворения голода, власти, унижений врагов, власти.
Он посерел в своем душном убежище, перебирая воспоминания триумфального прошлого и экстраполируя будущие победы. Он увидел, как подминает под себя вселенную и доводит ее до изнеможения, заставляя служить себе. Он сделает вассалов из императоров и слуг из богов. Ничего не осталось за пределами его амбиций, ничего.
И грядущее уничтожение Ландо Калриссиана станет крохотной сноской, безделушкой на удачу, единственным четырехлистным клевером на бесконечном поле. Для Гепты это было упражнением на решимость, примером осознания минутных огорчений для того, чтобы убедиться, что все, абсолютно все, было правильным.
* * *
А предмет крохотной сноски на полях истории межгалактического пространства тем временем был доволен. Он свернул еще одну сигарету и зажег ее, пока Вуффи Раа сверялся с информацией из эфемерид Осеона. Точно так, как игрок и предвидел, следуя программе, они прибыли к скоплению астероидов, которые были каталогизированы и поддавались идентификации. И находились совсем недалеко от Осеона 5792.
Жизнь игрока научила его радоваться успеху без самоуверенности и не становиться беззаботным Хотя они находились вне зоны действия самых лучших сканирующих систем, и несмотря на то что завывающий снаружи Огненный ветер делал бесполезными подобные устройства, Ландо приказал Басси Бобах и ее пернатому коллеге спрятаться. Изучая как-то чертежи «Сокола», он подумал, что под палубой коридора достаточно места, чтобы соорудить там потайные хранилища Контрабандой он особо не увлекался, но приоритеты со временем меняются, и однажды она вполне могла стать чем-то вроде хобби. Пока же у него все не находилось времени или лишних денег, чтобы все-таки устроить там настоящие хранилища. И могло никогда не найтись.
Как следствие, полицейским было крайне неудобно, когда, облаченных в скафандры, их сложили под палубой. Они прильнули к опорам и проклинали Ландо и свою работу, жалея, что они не клерки-машинисты пли продавцы обуви. Что идеально устраивало их капитана.
— Пятьдесят семь девяносто два на подходе, масса. Мне кажется, это вон тот большой шар справа.
— По правому борту, ты, старый нактоуз — не разочаровывай туристов. Ио-хо-хо и бутылка… Ты подготовил товар?
Маленький дроид отвернулся от приборов и проворно достал с откидного сиденья позади себя пакет в вакуумной упаковке.
— Я исследовал и проанализировал его содержимое, как вы и просили, хотя до конца я так и не понял — в чем была необходимость. Это настоящий лесаи, все верно, в своей самой сильнодействующей форме. Его тут хватит на шесть месяцев употребления, даже самому привыкшему наркоману, и он стоит более чем…
