Мы выпили за встречу со старыми друзьями, потом за свою вару – она имела шанс увеличиться, если дела у Егора с Ники пойдут хорошо. За Джемию я бы не поручился; Саймон был изрядный вертопрах, и вряд ли она позволит ему что-то большее, чем пожатие руки и пара поцелуев. Павел пил с нами и в то же время оставался сам с собой; звуки и краски карнавала, расцветавшие в сумрачном небе, обтекали его словно вода мрачноватый утес. Не только его облик и выражение глаз казались странными; одежда тоже выглядела непривычной – широкие темные брюки, рубаха с круглыми застежками и поверх нее накидка с рукавами, похожая на сьют, но не приталенная и слишком короткая. Костюм, не очень подходящий для карнавала – такие, насколько мне помнилось, носили в Эру Взлета.
Мимо нас продефилировала процессия в скафандрах древних астронавтов, гусарских мундирах, рыцарских латах, эллинских туниках и снаряжении корсаров – кафтаны с абордажными саблями у поясов, высокие сапоги, волосы перехвачены жгутами из цветных платков. Женщины были наряжены столь же разнообразно: одни изображали ведьм, другие – афинских гетер, дам эпохи Возрождения, амазонок, индийских танцовщиц, астабских пчел-жемчужниц и шестируких обитательниц Нейла. При виде их Саймон потер мощную шею и ухмыльнулся:
– Типа-типа кхару'данга мелсити зз'кин, увара тосидомо пай.
– Что? – Глаза Октавии широко распахнулись.
– Это на нейл'о'ранги, милая, – пояснил я. – Примерный перевод таков: женщины, что предаются увеселениям, не плодоносят.
– Что есть великий грех, – добавил Саймон. – На Нейле очень трепетно относятся к воспроизводству потомства. У них трехлетний репродуктивный цикл, и в урочное время планета словно вымирает – тишина, ни производственных шумов, ни развлечений, транспортная сеть обесточена. Из-за этого задержалась наша экспедиция – Нейл являлся нашей базой, как ближайший к Воронке цивилизованный мир.
Он принялся рассказывать об этом великом походе, не первом и наверняка не последнем на нашем веку. Вояжеры из Койна Чистильщиков обнаружили в Рваном Рукаве, рядом с Воронкой, крохотный звездный кластер – три системы в кубическом парсеке, очень редкий случай, тем более что восемь планетных тел из двадцати одного вполне подходили для заселения. Группу назвали Триолетом, и сотни кораблей Чистильщиков-Констеблей двинулись туда, чтобы, как они выражаются, «заштопать» пространственную ткань. Без этого, как показали расчеты, кластер будет поглощен Воронкой в ближайшую тысячу лет, и эта грустная перспектива вряд ли могла привлечь переселенцев. Игры с пространством – штука тонкая, да и сам Рваный Рукав относится к числу интересных объектов, и потому экспедицию сопровождал научный корпус из космологов и ксенологов, а также два Носферата, которых Саймон называл Асуром и Красной Лилией.
Общеизвестно, что у Носфератов нет ни прозвищ, ни имен, ибо, общаясь телепатически, они воспринимают в полном ментальном объеме каждую личность. Но у этих были имена, то ли присвоенные членами экспедиции, то ли принятые ими самими в знак уважения наших обычаев или же с целью облегчить контакт с людьми. Саймон заметил, что Красная Лилия, старший, формой похож на цветок размером в три световые секунды, и если считать его ипостасью галактического божества, то младший, Асур, исполнял при нем функции ассистента. Павел – тоже, видимо, участник экспедиции, – вдруг оживился и начал объяснять, что Саймон неверно понимает взаимоотношения Носфератов; дескать, у них нет никакой иерархии, ни старших, ни младших, ни главных, ни помощников, и что эти термины вообще неприменимы к Галактическим Странникам, чья культура насчитывает сотни миллионов лет. Категория подчиненности не годится уже потому, что Носферат является одновременно индивидуальностью и коллективным разумом – иными словами, он может распараллеливать свое сознание и решать одновременно множество задач. Иногда, если проблема очень сложная, реализуется другой процесс – слияние разумов нескольких Носфератов, причем один из них берет на себя формирование общего и обычно временного сверхсознания. В паре Красная Лилия – Асур этим занимался Лилия, что, на человеческий взгляд, может выглядеть как признание его лидерства.
Слушая его, я думал, что Павел наверняка принадлежит к той фратрии Койна Ксенологов, на которую возложены контакты с Носфератами. Может быть, по этой причине он выглядит таким постаревшим и мрачноватым – трудно сохранять юную улыбку, общаясь с существами, столь же далекими от человека, как мы от муравьев. Несколько угнетает, скажем так.
Теперь мимо нас тянулись заполненные народом платформы на гравитационной подвеске. Изображались осада Трои, штурм Эвереста, последнее путешествие Амундсена на дирижабле, битва славян со скифами, реставрированная по одной из картин XIX века, и многое другое. Горы, степи, крепостные башни, разнообразные древние механизмы были, конечно, голографическими, люди в доспехах и костюмах прежних времен – живыми. Это было соревнование групп художников и любителей-непрофессионалов, и мы, по совету Егора, отдали свои голоса сцене «Гибель Помпей». Кажется, она тоже воспроизводила старинное полотно, одно из немногих, переживших Эру Унижения.
Я смотрел на Павла и гадал, почему он не переменит внешность. Отнюдь не все в наше время красавцы и красавицы; возраст и опыт чеканят лица, и этой индивидуальностью дорожат. Но изменения и исправления все же не исключаются, под влиянием каких-то идей, событий или любимого человека. Иногда в этих поправках заметны черты характера: гордецы добавляют себе роста и физической мощи, тщеславные – красоты, совсем молодые – черточки зрелости. Сам я таков, каким вышел в свет из Антарда, но понимаю тех, кто хочет стать прекраснее – красота, в конце концов, единственное, что можно назвать материальным сокровищем в нашем мире. Все остальное – любовь, признание, слава и другие удовольствия – суть ценности духовного порядка.
Любопытно, если бы Павел хотел измениться, то в какую сторону? Прибавил роста, ширины плеч, мускулатуры? Сделал бы орлиный нос и темные густые волосы? Исправил линию губ? Но в том, что он не пожелал облагородиться внешне, был определенный вызов: принимайте меня таким, какой я есть, или не принимайте вовсе.
Загадочный человек!
Егор поднялся, подхватил Ники, посадил на плечо. Она принялась срывать арнаты с верхней ветви, где они были крупней и сочней, и перебрасывать их Джемии. Движения обеих тоуэкских девушек были изящны и точны, словно в балете или хорошо отрепетированной пантомиме: вверх и вниз мелькают гибкие руки, летят пурпурные плоды, корзинка на столе полнится как бы сама собой. Мы с Тави принялись выдавливать сок. Иногда наши пальцы соприкасались, и по губам моей феи скользила нежная улыбка.
– Я бы чего-нибудь съел, – произнес Саймон. – Дом! У тебя есть имя, дом?
– Симург, к вашим услугам, – послышался музыкальный голос конструкта.
– Что у нас есть для праздничной трапезы, Симург?
– Все, что пожелаете.
Бесконечный перечень блюд вспыхнул над столом и начал неторопливо вращаться, дразня нас вкусными запахами.
– Либро, – сказал Саймон. – Либро, тушеные баклажаны и олью по-андалузски. Кто чего хочет?
