— Умница моя, — Янгар придвинулся чуть ближе и отрезал еще ломоть. — Я хочу тебе помочь.
Почему?
И он услышал незаданный этот вопрос.
— В последнее время все запуталось, — Янгар вытащил и хлеб, мятый, промокший и крошащийся. — У меня с вашим родом не ладится… всякий раз шрамы остаются. Показать?
Я кивнула, прежде чем сообразила, что обычному медведю не полагается понимать человеческую речь. Однако Янгар не увидел ничего необычного. Положив кусок хлеба рядом с моей лапой, он расстегнул куртку. Как я и предполагала, промокла она насквозь. И белая некогда рубашка прилипла к коже. Но Янгар рубашку задрал.
— Видишь? Это старые отметины… мне тогда было десять.
Я помню их, белые рубцы, стянувшие кожу. И вмятины на ребрах, шишки костяные в тех местах, где эти ребра срастались.
— Тогда я думал, что меня сожрут, — Янгар трогал шрамы осторожно, словно они еще причиняли боль. — Хозяин решил, что меня проще на арену спихнуть, чем перевоспитать. И продал… мне дали нож и выпустили на медведя. Точнее, медведя на меня. Тот был старым и огромным. Так мне казалось. Все думали, что я умру, но…
Янгар выжил.
Десять лет?
Нож?
Арена и медведь? Верная смерть для мальчишки.
— Не расстраивайся, маленькая медведица, — Янгар убрал руку. — Это было давно. А вот и свежие… с лета остались. Подарок от одной медведицы… нет, не такой, как ты. Она была злой. И ей случалось людей убивать. Я по глазам видел. В глазах вообще многое прочесть можно.
Тойву. Он говорит о ней.
— Я пытался отнять… кое-что для себя важное. Но вместо этого едва не умер. Иногда мне кажется, что я все-таки умер. Частично.
Я не заметила, как Янгар оказался настолько близко, что положил мне руку на голову.
— Спокойно, маленькая медведица.
Теперь я ощущала его запах.
Манящий стук его сердца.
И сквозь него — боль, не телесную, иную. Она походила на ту, что испытывают деревья, пораженные гнилью, которая медленно выедает их изнутри.
— Я хочу помочь.
И заглянув в черные безумные глаза Янгара, я спрятала клыки.
— Тише, — его ладонь едва касалась шерсти, и все же я ощущала ее тяжесть. — Тише, маленькая медведица, я не причиню тебе вреда…
Вторая рука легла на железный обруч капкана.
— Позволь мне помочь.
Пальцы Янгхаара ощупывали устройство, пытаясь добраться до тайной пружины. И пусть даже осторожные прикосновения его причиняли мне боль — зубья глубоко вошли в лапу — я терпела. А Янгар, казалось, утратил остатки здравого смысла. Теперь он сидел так близко, что я могла бы вцепиться в горло.
Мне очень хотелось вцепиться ему в горло.
— Уже скоро… сейчас…
Янгхаар говорил со мной ласково.
Как тогда, в пещере.
И потянувшись, я коснулась носом шеи. А он, безумный, только засмеялся:
— Погоди, маленькая медведица, скоро ты будешь свободна.
Теперь две руки лежали на полукружьях стальных челюстей. И Янгар, вздохнув, предупредил:
— Мне жаль, что придется сделать тебе больно.
Я замерла.
— Но потерпи, ладно?
И он запел ту самую колыбельную на чужом языке. Голос его был нежен, и я прикрыла глаза, позволяя себе поверить ему.
Боль была внезапной.
Острой.
Оглушающей.
И я, взвыв, рванулась. Щелкнул капкан, зажимая рукав Янгара. И мои клыки вцепились в плечо.
— Тише, маленькая… — Янгар не шелохнулся. — Уже все… все закончилось. Отпусти меня.
Я держала. И солоноватая кровь наполняла мой рот.
Сладкая какая.
Горячая.
От нее по телу растекалось тепло, и голос его сердца оглушил. Оно ведь близко. И само зовет меня.
Нет.
Надо отступить. Но его рука такая тонкая. Стоит сжать челюсти, и захрустит кость… я ведь не стану убивать.
Я просто сломаю руку, которая меня ударила.
Это ли не справедливо?
Если бы Янгар шелохнулся, если бы показал свой страх, если бы сделал хоть что-то, я бы напала. Но он просто сидел и смотрел мне в глаза. И я выпустила его.
Я ведь не медведица.
Я человек.
И останусь человеком.
— Спасибо, — вполне серьезно сказал Янгхаар и, прижав раненую руку к груди, поклонился. Я же попятилась. Собственная лапа горела огнем. И наша кровь смешалась на гнилых листьях.
Я уходила, а он не спускал с меня печального взгляда.
— Возвращайся завтра, маленькая медведица, — сказал Янгар, когда за мной сомкнулись еловые лапы.
И я вернулась.
Зачем?
…из-за дождей.
…и осеннего одиночества, которое было горьким, как застоявшаяся вода.
…тишины, что сводила с ума. И леса, вдруг ставшего чужим.
…из-за руки, которая горела огнем, не давая спать. И раны были глубоки.
Я накладывала повязку, баюкала руку, уговаривала себя, что все произошедшее — случайность, которая больше не повторится. Я буду осторожна и…
…и на следующий день я вышла к оврагу.
Забравшись под старую ель, чьи колючие юбки хоть как-то защищали от дождя, я легла и приготовилась ждать. Янгар появился после полудня.
Он спустился в овраг и, зачерпнув из ручья мутной воды, умыл лицо.
Ждал ли он моего появления?
Пожалуй.
Во всяком случае, мне хотелось так думать.
— Ты пришла, маленькая медведица, — сказал он, повернувшись ко мне. А ведь я думала, что ступаю бесшумно. — Я рад.
Он тряхнул головой, и косы зазвенели.
— Спускайся, — предложил Янгар и, улыбаясь, наблюдал за тем, как неловко я сползаю по пологому склону. Скользила мокрая листва. Да и сама земля, омытая многодневными дождями, превратилась в болото. Бурая глина липла к шерсти, и я со вздохом поняла, что отмываться придется долго.
Позже.
— Смотри, что я принес, — присев, Янгар вытащил из сумки сверток. — Ты же голодна, верно?
Не настолько, чтобы есть сырую печень. Я отвернулась, и услышала тихий смех.
— Какая странная медведица! Тогда может это тебе придется по нраву?
Медовые лепешки? Тонкие, кружевные. В Лисьем логе их выпекали по праздникам или в честь возвращения отца. Старая повариха вытаскивала особый камень, гладкий и плоский, тонкий, что стекло. Этому камню, по ее словам, была не одна сотня лет, и он верой и правдой служил роду Ину. Камень клали на угли, и он раскалялся докрасна. А повариха лила на него жидкое тесто, чтобы в следующую секунду подцепить сухой лист лепешки пальцами. Стоило промедлить мгновенье, и лепешка подгорала.
