Глава XXXVIII. Сумерки
(Старбек стоит, прислонившись спиной к грот-мачте)
– Душа моя покорена, подавлена, и кем? Безумцем! Как перенести оскорбление? Здравый ум должен был сложить оружие в этой битве! Он глубоко пробурил и подорвал во мне весь рассудок. Мне кажется, я вижу его нечестивый конец; но на меня как бы возложено помочь ему добраться до этого конца. Хотел бы я того или нет, я теперь связан с ним таинственными узами; он ведёт меня на буксире, и у меня нет такого ножа, который перерезал бы канат. Страшный старик! «Кто надо мной?» – кричит он; да, этот будет демократом со всеми, кто выше, чем он; но посмотрите только, какой деспот он со своими подчинёнными! О, как ясна мне моя жалкая роль – подчиняться, восставая, и, мало того, ненавидеть, испытывая жалость. Ибо в глазах его вижу я грозовые отсветы такой скорби, которая мне бы спалила всю душу. А ведь надежда ещё не потеряна. Времени много, а время творит чудеса. Его ненавистный кит плавает по всей планете, как плавают золотые рыбки в своём стеклянном шаре. И может быть, вмешательство божие ещё расколет в щепы эти святотатственные планы. Я бы воспрянул духом, когда бы дух мой не был тяжелее свинца. Кончился завод внутри меня, опустилась гиря-сердце, и нет у меня ключа, чтобы снова поднять её. (С бака доносится взрыв веселья.)
О бог! Плыть с такой командой дикарей, почти не перенявших человеческих черт от смертных своих матерей. Ублюдки, порождённые свирепой морской пучиной! Белый Кит для них – их жуткий идол. Ого, как они беснуются! Какая оргия идёт там на носу! а на корме стоит немая тишина! Думается мне, такова и сама жизнь. Вперёд по сверкающему морю мчится ликующий, зубчатый, весёлый нос корабля, но только затем, чтобы влачить за собой мрачного Ахава, который сидит у себя в каюте на корме, вздымающейся над его пенным безжизненным следом и, словно стаей волков, преследуемой рокотанием волн! Их протяжный вой меня просто за сердце берёт. Довольно, вы, весельчаки! все по местам! О жизнь! Вот в такой час, когда душа повержена и угнетена познанием, каким питают её дикие, грубые явления, – в такой час, о жизнь! начинаю я чувствовать в тебе сокровенный ужас! Но он чужд мне! этот ужас вне меня! Я человек, я слаб, но я готов сразиться с тобой, суровое, призрачное завтра! Поддержите меня, подкрепите, препояшьте меня, о вы, благословенные влияния!
Глава XXXIX. Ночная вахта
(Стабб на фор-марсе подтягивает брас; про себя)
– Ха! Ха! Ха! Ха! Хм! что это, охрип я, что ли? Я всё время думал об этом и вот: ха-ха-ха – всё, что я могу по этому поводу сказать. А почему? Да потому, что смех – самый разумный и самый лёгкий ответ на всё, что непонятно на этом свете; и будь что будет, а утешение всегда остаётся, одно безотказное утешение: всё предрешено. Я не слышал толком, что он говорил Старбеку, но на мой неучёный взгляд, Старбеку пришлось не лучше, чем мне нынешним вечером. Ясное дело, старый Могол его тоже обработал. А ведь я знал, что так и будет, я видел; мне, вроде, откровение было, так что впору хоть пророчества изрекать; как только увидел, какой у него череп, так всё и понял. Ну, так что ж, Стабб, умница Стабб, – это мой титул, – что же с того, Стабб? В общем-то, дело ясное. Мне неизвестно толком, чем всё это кончится, но что бы там ни было, я иду навстречу концу смеясь. Как посмотришь, до чего же уморительные все эти будущие ужасы! Смешно, ей-богу! Тра-лала! Ха-ха-ха! Что-то поделывает сейчас дома моя сочная ягодка? Выплакала свои глазки? Или же угощает винцом возвратившихся из плавания гарпунёров и веселится, что твой вымпел на ветру? Вот и я тоже веселюсь – трала-ла! Ха-ха-ха! Эх!..
Эх, с весёлой душой, ну-ка, выпьем с тобой
За радость любви быстролётной,
Как вина глоток, как вон тот пузырёк,
Что в кубке всплывает – и лопнет.
Славный куплет! Кто там зовёт меня? Мистер Старбек? Слушаюсь, сэр! (в сторону): Он моё начальство, но и над ним, если не ошибаюсь, тоже кое-кто есть. Иду, сэр, вот сейчас только ещё разок подтяну – вот и всё – иду, сэр!
Глава XL. Полночь на баке
Гарпунёры и матросы.(Поднимается фок, и теперь видна ночная вахта – на баке в самых различных позах стоят, сидят, лежат люди; все хором поют.)
Прощайте, красотки-испанки!
Прощайте, испанки, навсегда!
Капитан дал приказ…
1-й матрос с Нантакета. Эй, ребята, что это вы тоску наводите? Только животы расстраиваете. Ну-ка, подтягивайте для бодрости! (Поёт и все подхватывают.)
Глядит со шканцев капитан
В подзорную трубу,
А в море кит пустил фонтан —
Благословим судьбу!
Спускай вельботы поскорей,
Дружней гребите, люди!
Добычей нам монарх морей
Всенепременно будет!
Веселей, молодцы! Подналяжем – Эхой!
Укокошил кита наш гарпунщик лихой!
Голос старшего помощника со шканцев. Эй, на баке! Пробить восемь склянок!
2-й матрос с Нантакета. Помолчите, вы! Восемь склянок; слышишь, малый? Эй, Пип, пробей-ка восемь раз в свой колокол, черномазый! А я пойду подыму подвахтенных. У меня для такого дела глотка как раз подходящая. Как гаркну – что твоя пушка! Ну-ка, ну-ка (просовывает голову в люк). Первая вахта! Эхой, ребята! Восемь склянок пробили! По-ды-майсь!
Матрос голландец. Ну и здоровы же они сегодня спать, приятель. Это всё вино старого Могола, я так считаю. Одних оно насмерть глушит, другим жару поддаёт. Мы вот поём; а они спят, да ещё как! Завалились, чисто колоды. Ну-ка, угости их ещё разок! Вот тебе брандспойт – кричи в него. Им красотки снятся, вот расставаться и неохота. Крикни, что пора воскреснуть; пусть поцелуются напоследок и являются на Страшный Суд. Ну-ка, ну-ка. Вот это так гаркнул! Да-а, у тебя глотка амстердамским маслом не испорчена.
Матрос француз. Знаете что, ребята? Давайте-ка спляшем с вами джигу, прежде чем бросать якорь в Постельной Гавани. Согласны? А вот и новая вахта. Становитесь-ка все! Пип! Малый! Тащи сюда свой тамбурин!
Пип (недовольный и сонный). Да не знаю я, куда он делся.
Матрос француз. Ну так колоти в своё брюхо да хлопай ушами! Спляшем, братцы! Повеселимся вволю! Ур-ра! Чёрт меня подери, кто не хочет с нами плясать? Давай, ребята, становись гуськом, скачи да притопывай! Выше ноги! Шевелись!
Матрос исландец. Мне, брат, такой пол не подходит; он под ногой поддаётся. Ты уж меня извини, что я тебя расхолаживаю, только я привык танцевать на льду.
Матрос мальтиец. И меня, брат, уволь. Какая же пляска без девушек? Только последний дурак станет пожимать себе правой рукой левую и приговаривать: «Здравствуйте». Нет, мне так подавай девушек!
Матрос сицилиец. Вот-вот. Девушек! И чтоб лужайка была! – тогда я готов прыгать хоть до утра, не хуже кузнечика.
