— Я не позволю поместить его в лечебницу, доктор Кинкэйд.
— Я вовсе не об этом хотел вам сказать.
— Лекарства тоже давать не буду.
— Да, вы уже говорили мне об этом.
— Ну так и не пытайтесь больше убеждать меня.
— Однако то, что случилось сегодня…
— Могло случиться с любым ребенком, — спокойно, во всяком случае внешне, сказали Элла. — Помните, как прошлой зимой сын Хиннегаров опрокинул на себя керосиновую лампу?
— Но малышу было всего два года, миссис Баррон, а Солли-то уже десять.
— Десять ему исполнится через несколько месяцев.
— Тем не менее, — доктор старался говорить с Эллой как можно мягче. — Мне, знаете ли, лучше, чем кому бы то ни было, известно, какиеопасности подстерегают детей. За годы своей практики я насмотрелся всякого. Человек вообще очень уязвим… Если уж на то пошло, странно, что мы вообще доживаем до старости.
Элла молчала. Не дождавшись никакой реакции с ее стороны, доктор продолжил:
— Беда в том, что ваш мальчик просто притягивает к себе всяческие неприятности и даже несчастья, вот как сегодня. Несмотря на то что ему почти десять лет, он не в состоянии понять, чем может грозить кастрюлька с горячим крахмалом, если стащить ее с плиты. Я уж не говорю о той буре эмоций, которой сопровождаются подобные инциденты.
— Солли обжегся! Он кричал от боли. Да кто угодно на его месте закричал бы.
— Поверьте, миссис Баррон, я говорю вам все это вовсе не потому, что я такой уж бесчувственный или жестокий. Вам можно только посочувствовать… Ситуацию, в которой вы оказались, легкой не назовешь… Расстройства нервной системы могут быть очень опасны. Дело в том, что без лекарств, которые подавляли бы… импульсы вашего сына, он может серьезно ранить себя или кого-то из окружающих, особенно если это будет спровоцировано какими-то сильными эмоциями.
— Солли все время находится под моим присмотром, так что я не допущу ничего подобного.
— Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы понимаете, в чем именно заключается ваш материнский долг, миссис Баррон.
— Для меня это не долг, а радость. Вы знаете: только необходимость держать пансион, чтобы заработать на жизнь, не позволяет мне всецело заниматься одним Солли, но сегодняшнее утро было не правилом, а исключением. Меня неожиданно отвлекли от дел.
Сие уже можно было считать намеком на то, что ответственность за случившееся лежит и на самом докторе, но Кинкэйд не стал развивать эту тему.
— Тут мы и подходим к главной проблеме, миссис Баррон. Этот постоянный надзор не лучшим образом сказывается на вашем собственном здоровье. Как долго вы еще будете опекать Солли?
— До тех пор, пока он будет нуждаться в моей опеке.
— Значит, до конца его жизни. Но что будет, когда ваш сын вырастет и вы уже не сможете сдерживать его порывы?
Элла ответила нарочито безразлично:
— Лекарства, о которых вы говорили, не только будут подавлять его импульсы, но и воспрепятствуют учебе.
Во взгляде доктора промелькнули грусть и сожаление. Для Эллы Баррон это было все равно что оскорбление.
— Я знаю, доктор, вы не верите в то, что Солли сможет учиться. Но я-то в этом не сомневаюсь! И я не хочу лишать своего сына подобной возможности только потому, что это сделает мою жизнь легче. Я не позволю ввести его в медикаментозный ступор, чтобы он мог только дышать, двигаться, но не более того. Что за жизнь будет у него?
— А что за жизнь будет у вас? — мягко спросил доктор.
Элла гордо подняла голову:
— Я ценю ваше профессиональное мнение, доктор Кинкэйд. Однако это всего лишь мнение. Никто точно не знает, на что способен Солли, но я, как мать, лучше всех остальных могу оценить его возможности. И я буду делать лишь то, что пойдет ему во благо.
Кинкэйд понял, что в очередной раз проиграл. Он перевел взгляд на кусты, росшие в дальнем конце двора, а через минуту сказал:
— Пришлите Маргарет за мазью от ожогов. — Этой рекомендацией доктор давал понять, что тяжелый для них обоих разговор окончен.
— Благодарю вас.
— Это бесплатно.
— Спасибо.
На улице в этот час никого не было, за исключением повозки, которой управлял пожилой мужчина. Рядом с ней лениво трусил пес. Проезжая мимо доктора и Эллы, старик приветственно коснулся шляпы. Они помахали в ответ.
— Это все, доктор Кинкэйд? Мне пора возвращаться.
Доктор глянул ей прямо в глаза:
— На самом деле есть еще кое-что… Это касается мистера Рейнуотера.
Элла ничего не знала об этом человеке — кроме разве что имени да готовности платить по счету. Она согласилась принять его благодаря рекомендации доктора Кинкэйда и сейчас решила задать несколько вопросов:
— Какой у него характер? Хороший?
— Да, очень хороший.
— Вы давно знакомы с мистером Рейнуотером?
— Дэвид — племянник моей жены, так что мы с ним фактически родные люди.
— Я догадалась, что мистер Рейнуотер — ваш старый друг или родственник, когда он назвал вас Мерди.
— Да, меня так зовут дома, — рассеянно кивнул доктор.
— Он тоже как-то связан с медициной?
— Нет. Дэвид выращивал хлопок и торговал им.
— Торговал?
Неужели мистер Рейнуотер, так же, как тысячи других людей в их штате и сотни тысяч по всей стране, потерял работу? Но если он не работает, то как собирается платить за жилье и пансион? Элла решилась:
— Доктор, я не могу позволить себе…
— Не волнуйтесь, миссис Баррон. У Дэвида достаточно средств. Просто… — Кинкэйд, казалось, внимательно смотрел на удалявшуюся повозку, на то, как она сворачивает за угол. — Все дело в том, — повернулся он наконец к Элле, — что мистер Рейнуотер у вас надолго не задержится.
Она вопросительно посмотрела на доктора.
— Дэвид умирает, — тихо сказал он. — Ему осталось жить совсем немного… От десяти до двенадцати недель. Если повезет, чуть больше.
3
— Прошу вас, мистер Рейнуотер, оставьте это.
Присев на корточки, будущий постоялец собирал с пола осколки посуды. Он посмотрел на Эллу, однако свое занятие не прекратил.
— Боюсь, как бы мальчик снова не поранился.
— Мы с Маргарет приберемся здесь и последим за Солли.
Маргарет, стоя у плиты, что-то помешивала. Ну да! Действительно, ведь кормить постояльцев нужно будет несмотря ни на что. Солли сидел на своем привычном месте. Покачиваясь вперед и назад, он играл с чертиком на веревочке, которого Маргарет достала из ящика с игрушками. Мальчик то закручивал тонкую веревочку вокруг пальца, то снова раскручивал ее. Это полностью поглотило его внимание.
