Одинцова так и подмывало расспросить щедрейшего и милосердного о таинственной дороге на Юг и о том, какое отношение ко всей этой истории имел покойный Асруд, родитель Рахи. В просторечии «отправиться на Юг» означало просто отдать концы; в южных пределах, за неведомыми степями, лесами и Великим Болотом, находилось, согласно имперской мифологии, загробное царство бога света Айдена. Но иногда эти же слова употреблялись в каком-то ином смысле, пока для него неясном. Десятки вопросов готовы были сорваться с его губ, но Одинцов понимал, что выказывать в этом кабинете свою неосведомленность дело слишком опасное. По крайней мере, полагалось сперва подвести высокого собеседника к разумной гипотезе о ее причинах.
– И если сын имперского нобиля бар Ригона ничего не может вспомнить про южные пути, – продолжал жужжать голос казначея, – то придется ратнику Рахи идти в поход и искать дорогу – в пыли, в жаре, в гнилом воздухе болот, под ксамитскими стрелами… А это значит – прощай, прекрасная Тагра!.. прощайте, гвардия и дамы, которые так любят молодых гвардейцев… прощайте, друзья, вино и кабаки с веселыми девицами… – Бар Савалт сделал многозначительную паузу и вдруг резко спросил: – Ну как, память не стала лучше?
– Хочу сообщить милосердному, – ровным голосом начал Одинцов, – что на стагарте случилось мне встретиться с алархом Ратом из пятой орды Береговой Охраны… да будет щедр к нему Айден в своих загробных чертогах! Но до той поры, как Рат навсегда отправился на Юг по той дороге, которую все мы пройдем рано или поздно, он чуть не спровадил в те края одного бедного октарха. У того октарха в голове и раньше-то было соображения немного, а после кулаков Рата память совсем отшибло. Но целитель бар Занкор сделал, что мог… и потом не раз удостаивал мудрыми беседами… Под конец же сказал: «Рахи, молись за душу аларха Рата, ибо его кулак вправил тебе мозги и научил смирению…» Я и молюсь каждый вечер… Только вот не все помню, что прежде было.
Одинцов в раскаянии поник головой, бар Савалт же, слушая его витиеватые речи с явным наслаждением, довольно кивал, отбивая такт пергаментным свитком. Когда был упомянул целитель бар Занкор, кивки стали особенно энергичными, и Одинцов понял: либо Страж Спокойствия числит лекаря по своему ведомству, либо расположен к нему по иным причинам.
– Что ж, бывает и так… Люди теряют память, а потом она к ним возвращается… – согласился казначей. – О той драке и ее последствиях я наслышан и рад, что ты все рассказал чистосердечно. Бар Занкор подтвердил, а он – целитель мудрый и достойный доверия. Однако задачи нашей это не решает, скорее наоборот. Так что судьба тебе, воин, идти в южный поход под рукой стратега бар Нурата. И пойдешь ты с отрядом варваров, привезенных с севера, – тем более что вождь их о том просил еще в Хайре, и вы с ним вроде бы родичи… А я полагаю, – тут казначей вперил в Одинцова немигающий взгляд, – что родич за родичем лучше присмотрит. Не он за тобой, конечно, а ты за ним.
Одинцов всей физиономией изобразил, что рад стараться, и бар Савалт опять довольно хмыкнул. Потом еще раз оглядел скорчившуюся в кресле фигуру и сказал:
– Для имперской чести убыток, если к варварам пошлют простого десятника, так что пойдешь с ними алархом! С бар Нуратом я договорюсь. Конечно, не прежний твой чин в столичной гвардии, но все же… Войско выступит через месяц. – Пять земных недель, отметил про себя Одинцов. – В это время приглядывай за хайритами… И запомни: если будет тебе что сказать насчет южных путей, все может перемениться. Милость императора безгранична, как, кстати, и земли бар Ригонов, которые по глупости потерял твой отец… Иди!
У порога Одинцов обернулся и чуть кашлянул. Бар Савалт, уже изучавший стопку бумаг, вонявших пыточной камерой, поднял голову.
– Ну, что еще?
– Прости мой дерзкий вопрос. – Одинцов был само смирение. – Не тяготят ли тебя многотрудные и одновременные обязанности казначея, судьи и Стража Спокойствия? Как ты справляешься со всеми делами, щедрейший?
Бар Савалт гулко расхохотался.
– Этот Рат воистину вправил тебе мозги! Насколько мне известно от моих людей, – Страж Спокойствия неопределенно повел глазами куда-то в сторону, – Рахи, сын старого Асруда, раньше не задавал умных вопросов! Его больше интересовали цены на женщин в кабаках Торговых рядов… – Внезапно казначей стал серьезным и произнес: – Что ж, я тебе отвечу, аларх… И если у тебя хватит ума, чтобы меня понять, ты в алархах не задержишься. Так вот. – Он задумчиво потер длинный нос. – Власть над людьми дают деньги, законы и кнут. Их надо держать в одной руке. – Бар Савалт продемонстрировал свой небольшой жилистый кулак. – Но обязанности мои, как ты заметил, многотрудны, и я не успеваю то здесь, то там… Значит, император – да будет он взыскан милостями Айдена! – всегда найдет на мне вину, когда пожелает. То ли я налогов недобрал, то ли спорщиков плохо рассудил, то ли воров не сыскал… И потому хоть деньги, законы и кнут в моей руке, но императорская рука – на моем горле… Понял, аларх?
* * *
В тот вечер Одинцов добрался в свое родовое гнездо только после захода солнца. Уставший – не столько от физических усилий, сколько от нервного напряжения, – он бросил мимолетный взгляд на стены из красноватого гранита, на сторожевые башенки, возвышавшиеся над округлой аркой ворот, на освещенные окна главного зала на втором этаже. Всадников поджидал Чос; он стоял у ворот вместе с представительного вида пожилым мужчиной и двумя дюжими стражниками. Когда Одинцов спрыгнул с седла, его оруженосец вскарабкался на Баргузина и повел хайритскую десятку в казарму на заднем дворе. Пожилой, оказавшийся серестером – то есть управителем замка, – с поклонами и пожеланиями здоровья повел молодого хозяина наверх. Одинцов смутно припомнил, что звать его то ли Клем, то ли Клам.
Едва он одолел первый пролет лестницы из бледно-зеленого мрамора, как послышался торопливый перестук туфелек и навстречу ему бросилась девушка. Она повисла у Одинцова на шее, обдавая его ароматом юной женской плоти и тонким горьковатым запахом духов.
– Рахи! Мой Рахи! Жив, жив! – Она плакала и смеялась одновременно.
Одинцов бросил взгляд поверх ее головки, что оказалось непросто – Лидор была высокой и стройной девушкой, и пышная копна ее золотистых волос почти закрывала ему лицо. На лестничной площадке, улыбаясь, стояли бар Занкор и Ильтар. Он автоматически отметил, что хайритский кузен успел-таки добраться сюда – и наверняка не один, а с сотней-другой воинов, поджидавших сигнала где-то в просторных дворах замка. Да, на этого человека можно было положиться!
Затем Лидор чуть отстранилась, тонкие изящные пальцы легли на щеку Одинцова, зеленоватые колдовские глаза всмотрелись в него с безоглядным доверием и любовью. Но вдруг рот ее приоткрылся, словно в недоумении, на высоком гладком лбу прорезались морщинки.
– Рахи, что с тобой? – тихо прошептала девушка. – Ты так изменился, стал совсем другим… Рахи, где ты потерял свое лицо?
Глава 11
Баргузин
В стартовом зале царила суета. Это ощущение создавалось не многолюдством – тут было едва ли полтора десятка человек, – но непрерывным миганием огней на пульте, мощным низким гулом генератора, мельканием белых халатов, метавшихся от экрана к экрану, и громкими возгласами техников, монтировавших какую-то установку. Шахову она напомнила спрута, разделанного на консервы: щупальцы кабелей змеились по полу, на них тут и там торчали платы со следами пайки, а центральная часть имела те неопределенные очертания, какие бывают у вытащенного на берег осьминога. Техники с паяльниками ползали по этой конструкции, заглядывали в чертежи и, не смущаясь присутствия начальства, матерились. Зато работа шла на удивление быстро.
