Бар Гайт с сопровождавшим его секундантом двинулись вдоль стены Оконто на север, к морскому берегу. Одинцов ехал следом, прислушиваясь, как за спиной скрипит и звякает – Чос вытаскивал дротики из ременных петель у седла. Предусмотрительный парень, этот Чос! – мелькнула мысль. Не видом своим, но нравом он напоминал Одинцову сержанта Крамаренко, хитроватого украинца, бабника и сквернослова, но бойца умелого и надежного. Погиб Крамаренко в Анголе, прикрывая отступление взвода кубинцев.
Обернувшись, он знаком велел Чосу приблизиться.
– Этот, – Одинцов показал глазами в спину бар Гайта, – про какой-то пустырь толковал у Морской школы. Что за место?
– Не помнишь, хозяин? – Чос сочувственно поцокал языком. – Я думаю, ты там не раз бывал и многим кровушку пустил… На берегу то место, подальше заведения, где навигаторов учат. Глушь… Горы песка, камни да волны, а боле ничего… Там благородные счеты сводят. Еще на парадном плацу дерутся, что за Скат Локом. Но там не из-за баб, там если чести урон нанесен. Скажем, если кто-то усомнился в твоей отваге да еще вина в рожу плеснул… А для бабы и пустыря довольно.
Оживленная улица осталась позади, началась тропа, петлявшая в зарослях бамбука или похожего на него растения. Тут было темновато, но лошади двигались уверенным шагом. Одинцов заметил, что бар Гайт уже не сползает с седла, а держится прямо и, время от времени оборачиваясь назад, щерит зубы в мрачной ухмылке. То ли протрезвел, то ли вовсе не был пьян… А если не пьян, чего привязался? Из-за девицы, обожающей гвардейцев? Но почему к Арраху, а не к Ахару, Асу или Аттакару? Темное подозрение стало тревожить Одинцова. Он пощупал голенища сапог и убедился, что в каждом лежит по кинжалу.
Двигаясь цепочкой, всадники обогнули угол огромного здания, чья крыша и башни возносились над зарослями на добрых двадцать метров. Огни в Морской школе были погашены, ни звука не доносилось от угрюмых стен, только поскрипывал в вышине колеблемый ветром флюгер. За этим строением, сложенным из массивных блоков известняка, виднелась залитая лунным светом хорошо утоптанная площадка. Дальше торчали песчаные дюны, белели пески, а у самой воды, между обросших водорослями камней, сновали полчища огромных крабов. В самом деле, место – глуше не придумаешь, решил Одинцов и спрыгнул наземь.
Его противник уже стоял в боевой позиции и, разминая кисти, попеременно вращал клинок то правой, то левой рукой. Движения бар Гайта были быстрыми, уверенными, и никаких следов близкого знакомства с горячительным в них не ощущалось. Одинцов уже не сомневался, что красотка Мэлини здесь ни при чем и что этот тип к нему подослан. Вот только кто подослал? Конечно, не бар Савалт, который мог сгноить его в темнице или подвесить в пыточной на крюк без всяких хитростей. Какой-то тайный недоброжелатель? Или?..
– Сходитесь! – выкрикнул приятель бар Гайта и отступил подальше, придерживая за уздечки лошадей. – Шебрет глядит на вас! Посмотрим, чья печень ей достанется!
– Шебрет тухлятины не любит, – проворчал Чос за спиной Одинцова. – Сегодня печень благородного бар Гайта сожрут крабы.
Он добавил витиеватое ругательство, но звон клинков заглушил его слова. Пару минут противники обменивались ударами, а когда истекло это время, Одинцов уже знал, что Акрам бар Гайт, сардар сорок третьей орды, ему не соперник. Его мастерство фехтовальщика не выходило за рамки армейской выучки, и грозного челя, подобно Ольмеру, он не имел, а потому вопрос об ужине для крабов решался однозначно. Само собой, если у бар Гайта не заготовлен какой-то подвох.
Одинцов теснил его, угрожая выпадом то в грудь, то в шею, то в живот и удивляясь, что лицо противника остается спокойным. Тяжело дыша и обороняясь из последних сил, бар Гайт отступал к дюнам и краю утоптанной площадки, словно не в силах понять, что шансы его в вязком песке падают до нуля. Одинцов был выше, сильнее и быстрее, не говоря уж об искусстве владения клинком – таких приемов в Айдене не знали и, вероятно, не узнают в ближайшие лет пятьсот—семьсот. Тем не менее враг не казался испуганным, словно верил в колдовство, что защитит его от смерти. Физиономия бар Гайта окаменела, глаза метались туда-сюда, и делал он только одно: уловив движение противника, старался отступить или подставить меч. Было ясно, что в таком напряжении он продержится считаные минуты. Скорее всего, до ближайшей дюны не доживет.
За песчаным холмом вдруг взметнулась чья-то тень, за ней вторая, третья… «Хозяин, берегись!» – заорал Чос, и Одинцов, скорей инстинктивно, чем по велению рассудка, упал на землю. Над ним просвистели дротики, затем раздался хриплый голос бар Гайта, с усилием выталкивавшего слова:
– В копья его, молодцы! Коли! Кончай!
Первая тень метнулась к нему, вздымая копье, и рухнула с дротиком Чоса в горле. Отложив меч, Одинцов привстал на колено, вытащил кинжалы из сапог и метнул их одновременно левой и правой рукой. Клинки были отличные, в меру тяжелые, хорошо сбалансированные и острые, как бритва. Нож Ильтара воткнулся точно в грудину, второй пробил нападавшему висок. Из-за дюн, ругаясь и увязая в песке, набегали новые бойцы, четверо или пятеро, но двигались они не с той скоростью, чтобы спасти главаря. Одинцов уже был на ногах и при оружии. Его меч сверкнул в серебряном лунном свете, обманным выпадом отвел клинок бар Гайта, затем ужалил между ребер, прямо в сердце. Удар был смертельный, и запоздавшая мысль – взять живым, допросить!.. – его не остановила.
Боевой вопль Чоса, блеск дротика в воздухе, и число атаковавших снова сократилось. Сколько их было, трое или четверо? Одинцов не считал, но видел, что у них длинные копья, которые разом все не отбить. Сунув меч под мышку, согнувшись, он стремительно подкатился им под ноги, сшиб одного, ударил в горло ребром ладони, встал, словно распрямившаяся пружина. Копья буравили землю в том месте, где он находился мгновенье назад, а перед ним были незащищенные спины. И хребты! Нет лучшего места для удара… Вжжж… – пропела сталь, – вжжж, вжжж… Кто-то успел застонать, кто-то рухнул наземь в полном безмолвии. Человек, которому он разбил горло, ползал по песку и жутко хрипел.
Чос, израсходовав дротики, бился на мечах с приятелем бар Гайта, который кружил рядом с лошадьми, пытаясь забраться в седло.
Это не получалось, но и Чос достать врага не мог – его оружие, меч ратника Береговой Охраны, был ладони на три покороче. Одинцов вырвал копье из пальцев трупа, валявшегося на песке, подскочил со спины и съездил последнего противника древком по темени. Ноги его подогнулись, Чос занес клинок, но, поглядев на хозяина, опустил оружие.
– Этого не убивай. Хочу допросить, когда очухается.
– Как скажешь, мой господин. Я пойду, проверю, есть ли кто еще живой. И… хмм… у них могут быть всякие полезные вещицы, что пригодятся бедному ратнику.
Чос исчез, и в полумраке за спиной Одинцова послышались звуки ударов и предсмертный хрип. Потом шуршание, шелест, позвякивание… тот мелодичный звон, который не спутаешь ни с чем.
Оруженосец вернулся, прихватив свои дротики и кинжалы Одинцова.
– Взгляни, хозяин, что я нашел. – Чос раскрыл кожаный мешочек, один из нескольких, висевших у него на поясе. – Серебро! У каждого! А рожи все такие, что даже Шебрет икнет с перепуга. Парни из Ситты, с Полночного конца. Точно! Там все разбойники!
