– Прошу прощения?
Камердинер покраснел и закашлялся.
– Не то чтобы он не хочет видеть вас, леди Анаис. Если быть более точным, он не хочет, чтобы вы видели его – таким, какой он сейчас. – Вэлери попятился назад и скрылся в тени. – Я скажу моему джентльмену, что вы хотели его видеть сегодня ночью. Ну а теперь ступайте к себе наверх, леди Анаис.
И камердинер растворился в сумерках. Анаис так хотелось притвориться, будто она не понимает, о чем Вэлери пытался ей сказать! Но она точно знала, что имел в виду слуга. Линдсей где-то скрывается, куря опиум.
Глядя на лестницу, Анаис понимала: ей только что дали передышку. И она должна была воспользоваться этой отсрочкой, все еще раз взвесить. Но мысль о том, что Линдсей в одиночестве курит сейчас эту отвратительную, ужасную штуку, привела ее в движение.
Двигаясь как можно тише, Анаис направилась за камердинером – осторожно, стараясь держаться в тени. Она задула свечу, чтобы Вэлери не смог заметить, как упрямая леди идет за ним по пятам.
Проходя через огромные и глухие, подобно пещерам, холлы просторного загородного дома, она последовала за слугой, прокравшись через портретную галерею и бальный зал. Потом оказалась в узком коридоре, который вел к деревянным дверям. Камердинер широко распахнул их и скрылся в глубине комнаты. Подождав какое-то мгновение, Анаис тоже открыла двери и неслышно проникла внутрь. Так она оказалась в логове наслаждений, будто сошедшем со страниц «Тысячи и одной ночи».
Комната, которая, как знала Анаис, раньше была оранжереей матери Линдсея, была декорирована в мавританском стиле. Яркие шелковые покровы, красные, оранжевые и розовые, свисали с потолка, образовывая что-то вроде шатра. Мраморные колонны во всю высоту комнаты обрамляли ванну с испускающей пар водой. Это была минеральная ванна, напоминавшая горячие источники в Бате и Танбридже. Только Линдсей мог превратить ее в то, что арабы называли «хаммам».
– Я столкнулся с вашей леди, – вдруг раздался ровный, лишенный эмоций голос.
– О?
– Она искала вас.
– У тебя хватило здравого смысла, чтобы отделаться от нее, не так ли?
– Да. Я знал, что вы не захотите видеть ее здесь.
– Нет, на самом деле я очень хочу видеть ее здесь, в этом-то вся и проблема, Вэлери. Ну разве я – не извращенный отвратительный ублюдок, если хочу, чтобы она была здесь, в моем маленьком гареме, пока я балуюсь опиумом и своей похотью?
Слуга ничего не ответил. Анаис прошла на цыпочках в глубь комнаты и выглянула из-за высокой пальмы в горшке, стоявшей на углу ванной. Перед Анаис предстало то, что она назвала бы шатровым залом – экзотическое пространство, затянутое покрывалами и платками, игравшими роль занавесок. С потолка на тяжелых цепях свисали марокканские фонари, а пол перед шелковым диваном, достойным султана, был покрыт шелковыми шарфами и подушками с кисточками. В центре дивана, откинувшись на спинку и подогнув одно колено, полулежал Линдсей. Слева от него, на столе, находился серебряный поднос, на котором лежали лакированная коробка и трубка. От стоявшей неподалеку рельефной медной лампы поднимался, причудливо клубясь, дым.
Анаис должен был возмутить и оттолкнуть тот факт, что здесь, в своем тайном прибежище, Линдсей курил опиум. Это была мерзкая, дурная субстанция, превращавшая благопристойных мужчин в грешников. Но отвращение затерялось в самых дальних закоулках сознания. Все, о чем могла думать Анаис, – это таинственность, декадентская томность, окружавшая ее.
Представшая перед Анаис живая, красочная картина была праздником для ее души. Сейчас она чувствовала себя так, словно на самом деле находилась далеко-далеко, в Константинополе или Марокко, бродя по шумным крытым базарам.
Все вокруг было таким чувственным, а особенно Линдсей, который небрежно развалился на диване, одетый лишь в черные брюки и распахнутую белую рубашку… Его голова откинулась назад, губы приоткрылись, выпуская в воздух облако дыма. Он был истинным воплощением мечтательного курильщика, и его облик, такой прекрасный и обольстительный, неудержимо манил Анаис.
– Почему бы тебе не отправиться спать? – медленно, растягивая слова, произнес Линдсей. Он совсем запрокинул голову и закрыл глаза. – Я не собираюсь ложиться еще какое-то время.
Камердинер ничего не ответил, но послушно пересек комнату и выскользнул через другую дверь. Линдсей поднял голову, переместившись так, чтобы лечь на бок, и потянулся к трубке. Разделенные танцующими парами дыма, их взгляды соприкоснулись…
– Что-то ты рановато, – произнес Линдсей, снова откидываясь на спинку дивана. – Обычно мне требуется больше времени, чтобы увидеть тебя так четко.
Неслышно ступая по холодным керамическим плиткам, Анаис направилась к шатровому куполу, под которым расположился Линдсей. Его глаза, отливавшие сейчас другим оттенком зеленого, с глубокой примесью нефрита, ярко горели сквозь пелену дыма. Они, казалось, танцевали, жадно бродя по ее телу.
Анаис не смела произнести ни слова, боясь нарушить окутавшее их мистическое очарование.
– Я часто пытался представить тебя в этих пеньюаре и халате. Знаешь, я купил их в прошлом году. Модистка создала их по моему заказу. Я собирался преподнести эти наряды тебе в качестве свадебного подарка. Возможно, именно поэтому я никак не мог вообразить тебя в этом. Не мог заставить себя думать о том, что у нас с тобой никогда не будет первой брачной ночи.
У Анаис перехватило дыхание, стоило ей в полной мере осознать смысл слов Линдсея. Он нарисовал эскиз для нее и заказал эти наряды – специально для нее.
– Вижу, ты захватила с собой и эту книгу. Тебе это понравилось. Я рад.
Линдсей потянулся к трубке и поднес ее к губам. Закрыв глаза, он вдохнул пары. Анаис медленно направилась к нему, не осознавая, что делает, будто во сне. Тело Линдсея звало ее тело. Чувственность, густой пеленой висевшая в комнате, окутала Анаис страстным желанием, которое она так силилась забыть.
Опустив трубку, Линдсей вздрогнул и сжал свои пальцы. Анаис заметила, какими красными были их кончики – покрывшиеся волдырями, наполненными водой.
– Ты обжегся. – Остановившись перед Линдсеем, она потянулась к его руке и приподняла ее, рассматривая на тусклом свете. Висевшие под потолком фонари не горели. Комнату освещала лишь одна свеча – та самая свеча, на которой Линдсей обычно нагревал свой опиум.
– Это не от трубки, тебе не стоит беспокоиться об этом, – сказал Линдсей, и Анаис почувствовала, как его рука зарылась в ее волосы. Он медленно освободил золотистые локоны от ленты, с помощью которой Анаис зачесывала их назад. Густая грива рассыпалась по плечам, и Линдсей потянулся к завиткам, пробежав по ним пальцами. – Я обжегся сегодня, когда копался в обугленных завалах дома твоего отца. Я пытался спасти томик стихов Китса, но тот оказался безнадежно испорчен. Когда увидел книгу валявшейся среди обломков, даже не подумал, какой горячей она может быть.
Сердце Анаис перевернулось в груди от его доброты. Линдсей всегда был по отношению к ней таким чутким, таким заботливым… Именно эта тонкая, впечатлительная натура и привлекла ее прежде всех остальных его достоинств. Усевшись рядом с ним, Анаис нежно взяла его руку в свою ладонь.
