Территория, контролируемая не-гуманоидами. Планета Рабов. Разгром подполья
«Здесь покоится ясноокий Янон. Каждое мгновение я мысленно с тобой. Мое сердце бьется в такт с твоим. Мое дыхание согревает тебя. Вечно любящая тебя Лана». Кто не знает на планете Рабов (впрочем, планета уже давно носит совсем другое, гордое имя) этой фразы, навеки выведенной узорчатой вязью буквами из чистого железа? Кто не знает этого места, где установлен обелиск, с высеченным на нем профилем светловолосого юноши? Не говоря уже о взрослых, каждый ребенок на этой многострадальной планете побывал здесь, чтобы возложить букетик полевых цветов к подножию и отдать дань уважения всеобщему любимцу и национальному герою.
Этот памятник, наряду с пурпурными крестами на полуразрушенных доменных печах, давно стал символом освободительной борьбы. Синонимом такого сладкого слова – свобода.
Чуть ниже видна вторая табличка, но она появилась значительно позже, как и сам обелиск. Вначале было лишь простенькое надгробие…
Над планетой Рабов постоянно стоял смрад. Бесконечные трубы неустанно коптили небо. Порывы ветра разносили песок и золу, скрывая ласковые лучи Абриго. Добыча полезных ископаемых открытым способом сделала свое дело, и эта некогда прекрасная планета медленно и неумолимо погибала. Впрочем, такова участь всех планет, захваченных не-гуманоидами.
Проснувшись, Лана первым делом увидела окровавленную простыню, а затем обнаружила, что лежит абсолютно голая. В небольшой нише царил беспорядок. Ее нехитрая одежонка валялась на полу. Глубоко вздохнув, она почувствовала резкую боль внизу живота. Присев, она раздвинула ноги, и рука, побывав в паху, вернулась окровавленной. Лана поняла, что это ее девичья кровь окрасила простыню. Сделав шаг, она увидела спящего на полу голого мужчину. Это был Гнидон. Так это он… И картины минувшей ночи калейдоскопом промелькнули перед ней. Еще мгновение, и она вспомнила все: «Мой возлюбленный Янон мертв – его убили охранники. Гнидон был так заботлив, утешал, помогая пережить так неожиданно свалившееся горе, а оказалось, что он просто воспользовался моментом и овладел мною». У нее потемнело в глазах. «Как же мой Янон? Он так и лежит там, на дороге, всеми брошенный. Ему же холодно! – Лана еще не полностью осознала грань между жизнью и смертью. – Надо его найти и похоронить». – Эта мысль прочно овладела ее сознанием. Она быстро навела порядок в крохотной нише, уничтожив следы своего падения, и покинула пещерный город. Покинула его навсегда.
Утром Гидон проснулся в одиночестве. Да, именно так его звали, но после того, как вскрылись все подлости, которые он совершил, иначе чем Гнидон его уже никто не называл, непременно сплевывая, произнося это имя. Так станем же и мы так его называть! Ланы уже не было, как и никаких признаков бурной ночи. Гнидон кинулся искать ее, без разбору расспрашивая каждого на своем пути, но никто ничего не знал, никто ее не видел. Лана была свободной женщиной и в светлое время суток могла беспрепятственно выходить за пределы загона, которым был обнесен пещерный город. Гнидон же, будучи рабом, мог покинуть его только в колонне таких же, как и он, рабов, отправляющихся на каторжные работы.
Лана, пройдя сквозь ворота в деревянном частоколе, открывшиеся с восходом Абриго, сразу повернула направо, на ту дорогу, на которой, возвращаясь с работы, рабы обнаружили бездыханное тело Янона. Лучи с трудом пробивались сквозь смесь дыма и гари, почти не освещая безжизненный пейзаж. У Ланы оставалось в запасе около получаса, прежде чем колонна рабов проследует в этом направлении. Она буквально летела, поднимая тучи песка. Новые эмоции захлестывали ее. Этой ночью, хоть и насильственно, она стала женщиной. Ее тело, словно изменяя ей, против ее воли, жило этим. Такой короткий миг отделяет девушку от женщины и такая бездна ощущений, новых и чуждых ей восприятий. Ее груди еще помнили огонь его рук. Соски опали, отдыхая после напряжения ночи, но были готовы взорваться снова. Только низ живота, там, между ног, болел. Она, будучи неопытной, не ведала почему – вроде все было так приятно и вместе с тем неловко, стыдно и противно. Гнидон сделал все так неумело, зло, грубо, причинив столько необязательной при этом боли. Ее разум ненавидел его: «Гнидон! Ты гнусно воспользовался моей беспомощностью. Моим неутешным горем. Мой возлюбленный Янон был жестоко убит, а ты, его лучший друг, делая вид, что утешаешь, просто жестоко изнасиловал меня». Ее тело предательски вторило в ответ: «Но ведь было так хорошо. Никто не доставлял мне столько наслаждения, столько боли и унижения». Но сила воли взяла верх над безрассудством тела. Лана осудила эти порывы, поклявшись с этого момента хранить верность своему возлюбленному, которого так никогда и не приласкала. Янон только однажды осмелился ее поцеловать. «Ах, зачем я прервала этот поцелуй? Почему не позволила ласкать себя? Почему не он стал у меня первым, а этот грязный и противный Гнидон?»
Как часто мы сами себе задаем подобные вопросы? Зачем мы отвергаем любовь, прикрываясь стыдливостью? Как клянем потом себя, когда цветок любви был безжалостно растоптан, сорван и выброшен в кучу грязи!
Вот с такими мыслями и угрызениями совести Лана преодолела значительную часть пути, прежде чем заметила на обочине, в пыли, брошенное тело. Она бросилась к нему, застыв всего в метре, так и не признав в нем своего возлюбленного. Череп был проломлен, и кровь вытекла. Руки и ноги переломаны и безвольно валялись, словно не принадлежа этому многострадальному телу. А глаза! Они застыли от боли в безуспешной попытке поведать что-то сокровенное и отчаянно важное. Словно предупреждая о грозящей всем опасности. Да! Это был он. Ее возлюбленный. Янон. Его глаза поведали ей об этом. Узнав его, она пала ниц, прикрыв изуродованное тело, словно пытаясь защитить неведомо от чего. То ли в попытке безуспешно согреть после холода ночи, то ли уберечь от чуть теплых лучей проснувшегося Абриго, она не находила себе места, пока окрестности не содрогнулись от ее вопля.
Это был плач Ланы. В нем отразилась вся тоска ее души и отчаяние предстоящего одиночества. Ее девичьей любви, чистой и не истоптанной похотью самого преданного друга. Хлынули слезы, спасая хрипоту крика, не давая сорвать голос. Вся несправедливость этого мира, его мерзость и жестокость поселились в нем. Этот крик поведал о красоте ее души, глубине чувств, преданности своему возлюбленному и о силе воли. О готовности продолжить то дело, которому служил Янон, и решимости разобраться в причинах его гибели, словно это имело какое-то значение.
Силы вернулись к ней: «Никто не смеет видеть его тело таким беспомощным». Она ухватила его за ноги и, напрягая остатки сил, потащила прочь от дороги. Прочь от глаз соплеменников. Как ей было тяжело! С каким трудом давался каждый шаг! Тело отчаянно сопротивлялось, не давая покинуть обочину. Почему после смерти оно стало таким тяжелым, словно пытаясь зацепиться за ускользающее очарование жизни?
Не заметив оврага, Лана споткнулась, и тело обрушилось на нее, сбросило вниз, придавив своей тяжестью. Впервые ее возлюбленный оказался на ней, но как поздно он этого достиг! Только будучи мертвым, он сумел преодолеть ее сопротивление…
Отряды рабов, звеня кандалами, один за другим покидали загон пещерного города. Они мрачно разбредались в разные стороны, чтобы выдержать кто восемь, кто двенадцать часов подневольных работ, но единый возглас оглашал нестройный ряды, придавая смысл их никчемной жизни:
