Припомнив действия шамана Касса в подобных случаях, Одинцов разжевал сухой лишайник, размотал повязку на ноге и, морщась, затолкал жидкую кашицу поглубже в рану. Затем он снова туго забинтовал икру.
Прошел час. Грид тихо хрипел рядом, из-под многослойной повязки текли струйки крови, и таким же кровавым цветом наливались тучи на западе. Солнце садилось. Одинцов был теперь на сорок километров ближе к устью Зеленого Потока, и с каждой минутой гаснущего света его шансы на спасение падали. Он открыл дверцу, привстал и высунулся из кабины, стараясь не опираться на больную ногу. Так все-таки повыше… может, удастся разглядеть что-нибудь подходящее…
И он разглядел.
Впереди, уже совсем близко, горизонт словно заворачивался кверху ровной синевато-серой полосой. Эта кайма, озаренная алым светом заходящего солнца, тянулась налево и направо сколько хватало глаз, казалось, что она сливается с небом и уходит в бесконечность. Небесный купол опирался на нее, словно на нерушимое основание из сизой стали, и первые звезды робко поднимались над этим бескрайним, необъятным, замершим в безмолвном спокойствии и мощи монолитом.
Одинцов долго всматривался в горизонт, пока быстрое течение несло легкое суденышко — почти километр каждую минуту, — потом тяжело опустился на сиденье и бросил взгляд на Грида. Бедный парень! Не дожил до океана каких-то полутора часов!
Затем он погрузился в размышления. Пониже синей океанской ленты, символа простора и свободы, просматривалась россыпь черных точек — несомненно, скалистые островки в устье Потока. Левее от них, к северу, лежало нечто обширное, плоское и серое, — как подозревал Одинцов, песчаная или галечная отмель. Днем там не сыщешь защиты от солнца, но светлое время можно пересидеть во флаере, если не откажет кондиционер. Хуже, что на отмели наверняка нет пресной воды, но во время предыдущей стоянки им повезло — Грид разыскал маленький источник в глубине темной ниши, где они провели ночь. Четыре ведра из рыбьей кожи были полны — там литров двадцать, не меньше…
Грид разыскал… Грид больше ничего не разыщет. Бросив взгляд на покрытое кровью и смертным потом лицо своего спутника, Одинцов решительно передвинул его на свое место и, открыв правую дверцу, начал загребать веслом.
Через несколько минут он миновал острые черные зубцы утесов, оставив их правее. Скорость течения ощутимо упала — вероятно, основной поток слегка отклонялся к югу, огибая какую-то невидимую подводную возвышенность или иное препятствие. Быстро темнело, и надвигавшаяся серая полоса, которую он принял за отмель, стала совсем не видна на фоне налившегося чернотой моря. Это образование могло оказаться чем угодно — выступающим из океанских глубин каменным плато, необозримым полем водорослей или просто иллюзией. Но вскоре под днищем флаера скрипнул песок, волны протащили его еще немного, и аппарат встал. Поздравив себя со счастливым исходом, Одинцов вылез из кабины, — мокрый песок под голыми ступнями казался почти прохладным. Ему снова повезло. Жаль, что удачи не хватило на Грида…
Его сердце болезненно сжалось. Он вытащил молодого трога из кабины и устроил около фюзеляжа под коротким остроконечным крылом. Затем сам растянулся на песке, положив рядом мягкий пузырь с водой. Есть не хотелось, только пить. Одинцов чувствовал, как пульсирующий жар растекается в раненой ноге, поднимаясь все выше и выше. Ладно, до утра он доживет и сумеет забраться обратно под колпак, даже если его начнет трепать лихорадка. Главное, он выбрался из Потока, из гнусных пещер, пропитанных человеческой кровью, из этой душной мерзкой душегубки… Выбрался… выбрался… выбрался…
Теплый морской бриз овеял его лицо — может быть, то прилетел из далекой Хайры золотогривый нежный Майр, чтобы подбодрить и утешить странника. Одинцов спал, что-то шепча иногда потрескавшимися губами.
* * *
— Георгий… Георгий Леонидович… — хриплые полустоны-полурыдания пробудили его. Он приподнялся, хватая горячий воздух запекшимся ртом. В висках гремел набат, нога распухла, как бревно, а сердце судорожными толчками гнало кровь, и вместе с ней лихорадочный жар растекался по телу. Одинцов стиснул руками виски. Кажется, кто-то звал его? Во сне или наяву? Или звук его имени, которого в этом мире не знал никто, являлся порождением горячечного бреда?
— Георгий… Георгий Леонидович…
Снова! Одинцов ошеломленно завертел головой, и это движение отдалось болью во всем теле. Он бросил взгляд вверх: Баст, круглый, серебристый, сияющий, висел над самым горизонтом, знаменуя конец ночи, диск айденской луны двоился перед глазами, окруженный бешеным хороводом звезд.
Лихорадка! У него, несомненно, лихорадка! Рана начала воспаляться!
Рука Одинцова скользнула к раненой ноге. Даже под повязкой чувствовалось, как она горяча. Надо очистить рану, промыть пресной водой и приложить новую порцию зелья… если оно поможет… Его дрожащие пальцы не могли справиться с завязками бинта, заскорузлого от крови.
— Больно… Горло… шея… Георгий Леонидович, что со мной?
Горло? Шея? Мгновенно видение пробитой стрелой шеи Грида возникло перед ним. Волоча ногу, тяжелую, как колода, он пополз к флаеру.
Грид по-прежнему лежал на спине, под крылом аппарата. Замотанная тканью шея превращала его голову в какой-то выпуклый нарост, торчавший прямо из плеч. Свет луны падал ему в лицо, и Одинцов увидел широко раскрытые темные глаза, в которых плескался океан муки и отчаяния. И что-то еще… Недоумение? Упорство, с которым он пытался преодолеть страх? Но как бы то ни было, юный трог еще не умер. Он продолжал жить. Поразительно, но в этом не приходилось сомневаться! Кажется, он что-то сказал?
— Георгий Леонидович… полковник, где вы? Я ничего не вижу… отзовитесь…
Георгий Леонидович! Полковник! Он бредит? Кто мог назвать его полковником — здесь, в ином измерении, в самом гиблом месте этой планеты?
Черные губы Грида шевельнулись, и Одинцов вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что не спит, не бредит и не является жертвой звуковой галлюцинации, порожденной горячкой. Этот трог — полуживотное-получеловек, дикарь, обитавший в подземном мире, всю жизнь прятавшийся от яростного экваториального солнца Айдена, звал его земным именем! И как звал! Молил, хрипел, мучительно выталкивая звуки из пересохшей глотки…
Протянув руку, Одинцов нашарил мягкую поверхность мешка с водой и наклонил его над подбородком трога. Струя прозрачной жидкости хлынула в черный провал рта, Грид мучительно закашлялся, потом глотнул — раз, другой… Судорога передернула его заросшее коротким рыжеватым волосом лицо.
— Так… хорошо… — Голос был тихим, но сейчас в нем чувствовалось спокойствие и какая-то сдержанная сила. Неожиданно Одинцов понял, что слышит русскую речь. Он прижал мокрую ладонь к пылающему лбу, несмотря на жар и лихорадочное возбуждение, он находился в трезвом рассудке. Кажется, перед ним оборотень — такой же, как он сам! Кто-то из «ходоков»-испытателей? Ну, не повезло парню! Попал в тело пещерного троглодита, да еще полумертвого!
— Полковник, это я, Ртищев… Отзовитесь! Я знаю, чувствую… вы где-то рядом… Эта вода… Спасибо…
