Одинцов не хотел заострять ее внимание на последнем вопросе и кивнул в сторону мачты:
— Если я залезу на верхнюю рею, можно ли оттуда увидеть берег?
Найла с сомнением покачала головой. Одинцов уже не раз взбирался на мачту, пытаясь разглядеть южную границу саргассов, но безуспешно. Зеленый Поток был слишком широким, не меньше двухсот километров, и они плыли в самой его середине.
Снова вздохнув, Найла оперлась подбородком о колено Одинцова, по-прежнему сидевшего в кресле, и подняла на него черные глаза.
— Не сердись на меня, Эльс, ладно? — Взгляд девушки стал умоляющим. — Не хочу, чтобы ты брал меня как свою собственность или выторговывал в обмен за чистую палубу… Понимаешь, Эльс? Не хочу! — В огромных глазах стояли слезы.
* * *
Ближе к вечеру, когда солнечный жар начал спадать, она сама пришла к Одинцову, дремавшему на диване в кают-компании. То ли от духоты, то ли от утренних треволнений, его мучили мрачные сны. Снилось ему, что флаер падает на черные скалы Зеленого Потока — не в воду, как было на самом деле, а именно на проступающие сквозь марево тумана острые зубья утесов. Он знал, что аппарат обязательно разобьется, и, преодолевая сосущее чувство под ложечкой, стал дергать ручку двери. Может, еще не поздно прыгнуть в воду… Лучше утонуть, чем лежать на пылающих камнях с переломанным позвоночником…
Дверца не поддавалась. Он был заперт в этой пластмассовой коробке и обречен на гибель вместе с проклятой машиной. Кем? Монстрами, обитавшими на Юге? Они заманили его сюда, в этот гроб… оторвали от Лидор… Ее лицо вдруг выплыло из приборного щитка, но почему-то волосы стали черными, как ночь. Конечно, это же не Лидор, это Найла!
Внезапно флаер исчез, растворился в воздухе вместе со скалами и ревущим внизу Потоком. Одинцов стоял на горячем песке под обжигающими лучами солнца, и у его ног распростерся труп Грида. В горле юноши торчала стрела, губы распухли и почернели, между ними виднелся кончик багрового вздутого языка. Неожиданно мертвец приподнялся, выдернул стрелу и сплюнул сгусток крови. Его невидящие бессмысленные глаза смотрели на Одинцова… «Полковник, вернитесь!» — сказал Грид голосом Виролайнена и потянулся к нему волосатыми короткопалыми руками. Одинцов отступил, потом повернулся и побежал, сдерживая позывы тошноты. «Полковник, вернитесь! Полковник, вернитесь!» — преследовал его вопль мертвеца, то укоряюще-тоскливый, то перемежавшийся со взрывами дьявольского хохота.
Перед ним возникла скала с темным зевом пещеры, и он ринулся вниз по мрачному сырому коридору. Он снова был в главном подземелье Ай-Рита. Тускло светили лишайники на потолке, черным зеркалом застыло озеро, у стены белели штабеля бревен. Над котлом вздымался парок, жидкость бурлила, лопались пузыри, на поверхность всплывала то лишенная ногтей рука, то чья-то голова, то разваренные кишки. Рядом стоял Бур с копьем в заросшей рыжей шерстью лапе и, оскалясь, кивал, подзывая Одинцова к себе.
«Ты вернулся, — произнес он на правильном айденском. — Я знал, что ты вернешься, Од. Тут подарок для тебя. — Бур начал мешать древком в котле. — Один толстый! Ты — этот толстый — хорошо!» Он что-то подцепил и принялся выволакивать на поверхность. Одинцов, замирая в ужасе, глядел вниз. Длинные черные волосы, хрупкие плечи, маленькие груди… Перед ним была Найла! Голова ее, неестественно вывернутая, клонилась вперед, словно девушке перебили позвоночник ударом каменного топора, из-под полуоткрытых век темные застывшие зрачки с укором смотрели на Одинцова.
Он взревел и яростным ударом сшиб Бура прямо в котел. Рыжий троглодит с плеском погрузился в кипящую воду, ушел на дно и вдруг, ухмыляясь, вынырнул снова. В его волосатых лапах покачивалось тело Найлы. «Твой толстый! — торжествующе прохрипел он, рванув мертвую голову за волосы. — Твой! Твой!» С глазами, налившимися кровью, Одинцов прыгнул в котел с одним желанием — растерзать, впиться зубами в толстую шею трога…
Прохладная ладошка легла на его лоб, возвращая в реальность «Катрейи», безбрежности океанских вод и неба, уже начинавшего темнеть. Найла склонилась над ним, пряди темных волос падали Одинцову на лицо, щекотали шею. Он порывисто прижал девушку к себе, шепча: «Жива! Жива!» — и даже не замечая, что сейчас на ней нет даже привычной коротенькой туники. Найла удивленно взглянула на него и, поглаживая мускулистое плечо, смущенно пробормотала:
— Ты кричал… Приснилось что-то плохое?
— Все уже прошло, малышка. — Одинцов улыбнулся и начал ласкать губами розовый сосок. — Ты хочешь меня успокоить? — спросил он, на миг прервав это занятие.
— Замолчи! — Изогнувшись, Найла легонько шлепнула его по губам и подставила другой сосок, такой же розовый и жаждущий ласки. Его руки раздвинули бедра девушки, пальцы нежно коснулись гладкой кожи ягодиц, ощущая сладостное напряжение мышц.
Найла коротко застонала, свела колени, будто пытаясь защититься, но Одинцов внезапно понял, что девушка тоже сгорает от желания, и перевернул ее на спину. Найла опять вскрикнула, потом замерла, словно прислушиваясь к новым ощущениям, ноги ее поднялись, обхватив Одинцова, дыхание стало частым, прерывистым. Вдруг она подалась ему навстречу, безошибочно подстроившись к ритму его движений. Прижав губы к маленькому ушку, Одинцов, сгорая от страсти, прошептал:
— Катрейя… моя Катрейя!
Глава 8
Погоня
Прошло двенадцать дней. Зеленый Поток нес каравеллу в восточной части Кинтанского океана, разделенного экватором и двумя полосами саргассов на южную и северную части. Скорость течения стала замедляться. Однажды утром Одинцов, бросив за борт самодельный лаг — веревку с завязанными через каждый метр узлами, — отсчитал время по ударам собственного пульса и погрузился в размышления. Потом позвал Найлу:
— Малышка, мы плывем уже не так быстро. И мне кажется, что большую «Катрейю» теперь несет на северо-восток.
Большой катрейей звалась теперь каравелла — покачивающийся под их ногами, изукрашенный резьбой корабль, маленькой — живой, теплой и нежной — была сама Найла.
Девушка повернулась к Одинцову — глаза сияют, на щеках круглятся ямочки, на губах улыбка. Казалось, ей все равно, куда и сколько плыть, лишь бы не расставаться со своим возлюбленным. Их медовый месяц был в самом разгаре и развивался по классическим канонам: одни на роскошном корабле и в тропиках. Правда, Одинцов уже дважды мыл палубу, но маленькая катрейя щедро благодарила его за труд.
Он посмотрел на восходящее солнце. Оранжевое светило поднималось теперь справа от бугшприта, значит, Поток — и судно вместе с ним — поворачивал к северу. Скорость течения, по его подсчетам, упала с тридцати до двадцати пяти узлов, воды Зеленого Потока, разогнавшись в гигантской трубе между центральным и южным континентами, затормаживали свой бег в необъятных просторах Кинтанского океана.
— Ты что-нибудь слышала об этих местах? — спросил Одинцов Найлу, сидевшую у его ног. Они находились на баке, позади мощной драконьей шеи, возносившей к солнцу катрейю, розовую калитанскую наяду. Найла была такой же розово-смуглой и прелестной.
