Он был очень неглуп, этот Бур, скорее даже умен — с точки зрения трогов, конечно. Он умел считать до ста, складывать и вычитать — тоже в пределах сотни, мог делить на два, на три и даже на четыре. К тому же он обладал твердым характером, физической силой и определенными тактическими способностями. Словом, лучшего компаньона в дальнейших странствиях трудно было бы желать, если бы не одна загвоздка: Одинцов люто ненавидел этого пожирателя человечины. Расовая неприязнь и предрассудки к этому не имели отношения, собственно, их у Одинцова не было, так как за время своей военной карьеры он больше дрался за черных и желтых против белых. Теперь вот дерется за волосатых, и, в принципе, они ничем не хуже негров… За одним исключением: ни сомалийцы, ни ангольцы не являлись каннибалами.
Но в спутники вождь не годился еще потому, что был начисто лишен любопытства. Он имел практический склад ума, принимал обстоятельства как должное и стремился извлечь из них выгоду, не думая о причинах, эти обстоятельства породивших. Хороший предводитель, но, в сущности, никудышный помощник в дальней экспедиции. Потому и сидел он на своей скале, наслаждаясь сытым благополучием, которым осчастливил племя стальной одинцовский клинок.
Однако шесть десятков пришельцев попали в плен… Шестьдесят трогов! Гораздо больше, чем после прежних схваток. Может быть, среди них найдется кто-то…
Остальные были мертвы. Бур сказал — много, значит, больше ста. Скорее всего, сотни полторы, прикинул Одинцов. Вождь выберет человек пятнадцать, чтобы компенсировать потери в этой великой битве, а прочие пойдут в котел. Итак, по целому свеженькому трупу на каждого айрита, включая грудных детенышей! Да им хватит этого на месяц! Воистину, великая виктория!
Он с отвращением скривился. Тела разделают и будут коптить, переходы, залы и камеры провоняют кровью — человеческой кровью! Бур устроит пиршество, станет совать ему лакомые куски, навязывать женщин… Женщины! Боже, спаси и сохрани! Эти мускулистые, волосатые и кривоногие твари — женщины!
Шагая к темному зеву главного входа, Георгий Одинцов вскинул руку, стиснул кулак и погрозил затянутым паром небесам, низко висевшим над Великим Зеленым Потоком, — небесам, откуда мстительные боги Айдена скинули его прямо в эту гнусную дыру. Кто же из них постарался? Мрачный Грим, один из Семи Священных Ветров Хайры? Или Шебрет, грозная злобная богиня? Кто сыграл с ним такую отвратительную шутку? Не иначе как сам пресветлый Айден, повелитель этого мира! Должно быть, хочет изгнать его прочь, в прежнее тело, в старость, которая не за горами, в ничтожество, в нищету… Но он не поддастся!
Стиснув зубы, Одинцов спустился вниз по широкому проходу с неровными стенами, на которых кое-где слабо люминесцировали клочья съедобного лишайника. Света их хватало лишь на то, чтобы различать пальцы на расстоянии вытянутой руки, но все же неяркое сияние разгоняло вековечный мрак.
В главной пещере, куда он попал из коридора, освещение было гораздо лучше. Тут светился весь потолок, обросший лишайником, до которого троглодиты добраться не смогли — своды пещеры вздымались на тридцать метров в высоту. В дальней ее половине лежало то ли озеро, то ли болото с горькой стоячей водой, заросшее странной растительностью — полудеревьями, полуводорослями. Их прямые стволы толщиной с ляжку взрослого мужчины торчали над темной поверхностью, заканчиваясь веером редких ветвей с длинными и узкими, похожими на щупальца листьями.
Кремень, лишайник да эти деревья были основой экономики трогов. Из кремня делали скребки, топоры и наконечники для стрел и копий, с его же помощью добывали огонь. Лишайник соскребали со стен, долго вымачивали и ели, пережеванную кашицу оставляли бродить — через пару недель она превращалась в отвратительное, но хмельное пойло. Деревья-водоросли поставляли все остальное: гибкие ветви для луков, древки для копий и стрел, лыко, дубины, топливо. И бревна для плотов, если племя решало переселиться.
Одинцов направился к правому берегу подземного озера, стараясь держаться подальше от входа в коридор, где располагались продуктовые пещеры, — оттуда несло застарелым отвратительным запахом гнилой рыбы и мяса. Он старался не думать о том, чье это мясо. Что касается рыбы, то каждая женщина племени знала, чем рискует, подав Упавшему с Неба протухшую пищу. Как минимум, ее ждала затрещина, но странный пришелец мог пустить в ход острый блестящий зуб, который носил у пояса, отрезать волосы, а то и ухо отхватить. После пары подобных эпизодов рисковать никто не хотел, и Одинцову подносили только свежеизловленную и тут же поджаренную над угольями рыбу. Другое дело, что его воротило от этого неизменного блюда.
На полпути между входом в большую пещеру и глубокой нишей, отведенной ему, находился котел. Котел ли? Само это слово было весьма вольным переводом соответствующего айритского термина, однако такое понятие в языке трогов существовало и применялось только для этого места и никакого иного. Одинцов справедливо полагал, что для обитателей Ай-Рита название вещи определяется ее функцией, а не видом: все, чем бы тебя ни треснули по голове, — дубина, все, чем можно проколоть насквозь, — копье. Так что котел, безусловно, являлся котлом, а не чаном для кипячения белья.
Это была природная впадина в скале почти полусферической формы диаметром в пару метров, ее поверхность отполировалась до блеска временем и интенсивной эксплуатацией. В котел заливали воду с помощью сосудов из рыбьей кожи, бросали продукт — рыбу или выпотрошенного пленника, а потом опускали раскаленные на кострах булыжники. Способ древний, как мир, на Земле доисторические предки Одинцова таким же образом варили похлебку. Но их потомка это не слишком утешало. Он не любил подходить к котлу и тщательно следил, чтобы какая-нибудь услужливая самка не подсунула ему сваренную там рыбу.
Справа от котла все пространство у стены занимали сложенные аккуратными штабелями бревна от плотов — военная добыча айритов за последний месяц. Их было тут тысячи две, и через несколько дней, когда плоты сегодняшних переселенцев подсохнут на солнце, станет еще на тысячу больше. Племя Бура обеспечено топливом на целый год.
За дровяным складом огромной грудой были свалены дубинки, луки со спущенной тетивой, копья и стрелы, увязанные плотными пачками. Десятка полтора подростков подносили новые трофеи, — увидев Одинцова, они испуганно порскнули в разные стороны.
Наконец, отбросив сплетенную из лыка занавесь, он очутился в своей личной нише. Бур выделил ему президентский люкс: пять метров в длину, три — в ширину, с каменным спальным возвышением у дальней стены и еще одним, около входа, заменявшим стол. Табуретами служили несколько больших поленьев.
Одинцов протер лезвие лоскутами заскорузлой от крови кожи, сунул оружие в угол рядом с ножнами меча, расстегнул и бросил на каменную столешницу пояс и кинжал. Больше на нем, кроме набедренной повязки да похожих на лапти сандалий, ничего не было. Его одежда, сапоги и прочее добро, которое он прихватил с собой, покидая замок, хранились в мешке, лежавшем на выступе стены. И можно было биться о любой заклад, что ни один обитатель Ай-Рита, ни старый, ни молодой, даже на шаг не приблизится к этому имуществу.
