— Если я освобожу хотя бы палец, то этого пса будут звать Два Рваных Уха! — Он с надеждой наблюдал, как предводитель схватился за нож, когда Найла закончила переводить. Внезапно Канто отскочил в угол, где было свалено снаряжение, схватил длинный меч и снова приблизился к пленнику. Повернув голову в сторону Найлы, он начал что-то говорить — медленно и с гнусной ухмылкой. Одинцов увидел, как кровь отлила от щек девушки.
— Ну, малышка, что собирается делать наш приятель? — спросил он с наигранной бодростью.
— Он… он… — Найла задыхалась от ужаса. — Он сказал, что сначала вырежет у тебя все между ног, а потом займется мной. Пока… пока ты будешь исходить кровью…
Одинцов шумно выдохнул. Не вышло, дьявол! Этот скот оказался умнее, чем он ожидал. Неужели придется уйти, бросив тут Найлу? Сбежать, оставив ее на муки? Не хотелось бы! Недостойный поступок! Он так многим обязан милой девочке…
Однако острие меча неумолимо приближалось к его промежности. Канто, растянув губы в ухмылке, следил за лицом беспомощного врага, а Одинцов уже чувствовал холод стали в своих внутренностях. Вдруг он услышал короткий сдавленный всхлип и, посмотрев налево, увидел, как Найла сползает на пол, выворачивая руки. Потеряла сознание… Что ж, оно и к лучшему…
Лезвие царапнуло его штанину, и Одинцов сфокусировал взгляд на световом потоке, падавшем из-за двери. Прекрасные условия для погружения в транс… как научила Елена Гурзо, психолог баргузинского Проекта… Полумрак… прохлада… покой… тишина… яркое пятно света — щелка, в которую он должен проскользнуть… Мир тускнел и расплывался перед ним, горечь и боль поражения, заботы, страх, память о близких — все уходило прочь, подергивалось серым туманом. Тархи уносились вдаль по харитской степи, стеной вставали горы Древних, плескались, прощаясь с ним, волны Ксидумена, плыли огромные плоты-стагарты, шли, печатая шаг, легионы империи, упрямо двигаясь на юг, к Великому Болоту и проливу, разделявшему материки, а за зеленым водным потоком поднимались таинственные берега — те, которых он так и не сумел достичь. Но это было безразлично Одинцову, он не испытывал уже ни любопытства, ни сожаления. Световое пятно сделалось ярче, щель превратилась в широкие врата, двери распахнулись. Еще один шаг, и он вынырнет из мира Айдена, вернется в Баргузин, в стареющее израненное тело, к прежним заботам, трудам и мелким радостям, к прежнему тусклому бытию…
Меч глухо лязгнул, и Одинцов усилием воли заставил себя очнуться. Канто Рваное Ухо, пошатываясь и разинув пасть, стоял перед ним. Внезапно нырнув головой вперед, вождь угодил макушкой Одинцову в подреберье, потом колени дикаря мелко задрожали — точь-в-точь как у пьяного в дым алкаша, выползающего из пивной, — и он рухнул на пол. Одинцов с недоумением уставился на него, потом перевел глаза на Найлу — вдруг ее штучки? Девчонка может довести до судорог кого угодно… Но Найла самым честным образом пребывала в обмороке.
Канто вдруг зашевелился, открыл глаза, захлопнул рот и сел, дико озираясь по сторонам. «Что с ним такое?» — подумал Одинцов, разглядывая ошарашенную физиономию своего палача. Канто Рваное Ухо, великий вождь островитян, смотрел на свои руки, на толстые пальцы и, похоже, пересчитывал их. Да, пересчитывал! Он аккуратно касался каждого пальца на левой руке средним пальцем правой, и Одинцов заметил, как шевелятся его губы, выговаривая знакомые слова — один, два, три, четыре, пять… Потом — обратный счет, уже побыстрее: пять-четыре-три-два-один. И снова: один-два-три-четыре-пять! Пожалуй, имелась лишь единственная причина для таких манипуляций, и Одинцов надеялся, что верно угадал ее.
Когда Канто пересчитал пальцы в четвертый раз, он произнес на русском:
— Ну, хватит валять дурака! Их действительно пять, а не семь и не девять. Поздравляю с прибытием!
Канто Рваное Ухо, он же — еще неведомый земной посланец — поднял на Одинцова ясные глаза и произнес:
— А, Один, это ты! Рад тебя видеть, полковник.
Единственным человеком в Баргузине, звавшим Одинцова Одином и говорившим ему «ты», был его шеф, генерал Сергей Борисович Шахов — для Одинцова, по старой дружбе, Борисыч. И он пожаловал лично! Эта мысль казалась такой нелепой, такой невероятной, что Одинцов судорожно сглотнул и, словно отгоняя видение, помотал головой. Чудеса! Шахов, как правило, не рвался на танки и амбразуры, а проявлял положенную начальнику разумную осторожность, посылая вперед капитанов и лейтенантов. Ну, на крайний случай, полковников! То, что он явился в Айден, означало, что перенос стал процедурой безопасной и возвращение гарантировано.
Пока эти мысли мелькали в голове Одинцова, шеф, по-прежнему сидя на корточках, с любопытством озирался. Он осмотрел связанную Найлу, бросил опасливый взгляд на приоткрытую дверь и стал изучать ремни, столб и лежавшее грудой оружие. Наконец хмыкнул и произнес:
— Выглядишь ты неплохо, Один. Помолодел лет на двадцать, загорел, окреп… Но обстановка здесь странная, очень странная. Вроде бы с тобой не все в порядке, а? Попал, как кур в ощип?
— Ни в малейшей степени! — заверил начальника Одинцов. — Понимаешь, Борисыч, народ тут южный, горячий… Собрались меня чуть-чуть кастрировать… так, милая шутка, не больше.
— Это что, армейский юмор? — Шахов, кряхтя, поднялся. — Чем кастрировать-то хотят? Этой вот железкой? — Он небрежно подтолкнул меч ногой, и Одинцов кивнул. — Из-за нее? — Теперь генерал покосился на девушку, все еще пребывавшую без сознания.
— Не совсем. Она здесь на сладкое, будет жертвой насилия, — пояснил Одинцов и добавил: — Тут простые нравы, товарищ генерал. Примерно как в Анголе или Сомали: мужиков к стенке, баб в койку, добро, что плохо лежит, в свой сундук.
— А мне доложили, что здесь рай. Теплое море и небо в звездах… пальмы тоже, наверное, есть… девочки имеются, сам вижу… — Шахов снова уставился на Найлу. Даже в беспамятстве она выглядела очень импозантно.
— Моря, неба и звезд сколько угодно, Сергей Борисыч, и пальмы тоже найдутся, — сказал Одинцов. — Но ты ведь сюда не на отдых явился, верно? Я так думаю, что с ревизией?
— С ревизией, — подтвердил генерал. — Ты, Георгий, развлекаешься с красотками, а у нас план горит и с финансами проблемы. Десять месяцев с запуска прошло, даже больше! А что мне в отчете писать? Что, я тебя спрашиваю?
Но этот вопрос был, видимо, риторическим. Не дожидаясь ответа, потирая то плечо, то поясницу, генерал принялся вышагивать от стены к стене, смешно выбрасывая ноги, — тело ему досталось крупное, с длинными конечностями. Постепенно движения Шахова стали более уверенными, жесты — более плавными, адаптация протекала нормально. Через несколько минут он остановился перед Одинцовым и, склонив голову к плечу, начал его разглядывать.
— Кажется, я поторопился, — заявил он. — Еще немного, и мы встретились бы на Земле, в более привычной обстановке. Полагаю, ты ведь не стал бы ждать этой… хм-м… операции?
— Конечно, нет. Я был уже на полпути домой, когда ты свалился мне под ноги, — с мстительным удовлетворением произнес Одинцов. — Ну, теперь ты здесь, Борисыч, и операция отменяется. Теперь я могу остаться. А из-за отчета не тревожься, будет что в нем написать. Это я обещаю.
