— Вот как? Посмотрим, посмотрим… — протянул генерал. — А кто же, собственно, хотел тебя того… слегка укоротить?
— Ты, Сергей Борисыч. Вернее, тот тип, чье тело ты оккупировал.
Вздрогнув, Шахов уставился на свою руку. Теперь он не пересчитывал пальцы, а просто разглядывал их — толстые, грязные, с обломанными ногтями. Потом он наклонил голову, обозрел мощную волосатую грудь, мускулистый живот, ремень с длинным медным кинжалом, кильт из грубо выделанной кожи и торчащие из-под него могучие колонны ног. Внезапно он поднял глаза на Одинцова и тихо сказал:
— Георгий, я хочу увидеть его рожу… ну, этого… в кого я попал…
Одинцов широко ухмыльнулся:
— К твоему счастью зеркал тут не водится.
— Неужели? — Похоже, генерал был серьезно расстроен. — А ты вот как огурчик! Рост, выправка, физиономия благообразная… Хоть сейчас в Кремлевский полк! А со мною что? Совсем плохо, Один?
Одинцов закатил глаза.
— Плохо!.. — передразнил он Шахова. — Если бы плохо… Чудовищно, просто, чудовищно! Ну, предъявишь счет Виролайнену.
— А что с него взять? Он переслал меня в носителя, который поближе к тебе… Ладно! — Шахов махнул рукой. — В конце концов, я здесь не задержусь. Сейчас мы обсудим дисциплинарную проблему, и…
— Может, ты меня сперва развяжешь, Борисыч?
— Да, разумеется! Сейчас…
Он начал возиться за столбом, чертыхаясь и бормоча под нос: «Связали… и руки связали, и ноги… как придурки из ОМОНа… те тоже мастера вязать… Ну, навертели проклятых узлов!» Наконец Одинцов не выдержал и сказал:
— Слушай, Борисыч, у тебя там ножик на поясе. Возьми его и резани! Только поскорей!
Генерал принялся со скрипом перепиливать ремень. Освободившись, Одинцов подступил к нему вплотную, примерился и врезал прямым в челюсть. Потом развязал Найлу, уложил ее поудобнее и стал массировать запястья и лодыжки.
Когда он закончил с этим, Шахов как раз очнулся и сел.
— Что случилось, Один? — с недоумением спросил он, потирая подбородок. — Рухнул потолок?
— Нет. Это мой аванс. За Костю Ртищева и его муки.
Лицо генерала начало багроветь — Канто был очень возбудимым типом.
— Ты!.. Ты осмелился… старшего по званию…
Одинцов приложил его вторично. Затем стал копаться в груде оружия, изредка посматривая на Найлу. Что-то слишком долго она не приходит в себя… уснула, что ли, от переживаний? Ему приходилось встречаться с такой странной реакцией на опасность — человек просто не выдерживал и погружался в каталепсию. Проверив арбалет и убедившись, что тот исправен, он стащил с Найлы кольчугу, расшнуровал тунику и приложил ухо под маленькой грудью. Сердце девушки билось ровно, и Одинцов успокоился.
Его начальник глухо застонал, ворочаясь на полу. Из разбитой губы текла кровь, расплываясь багровыми пятнами на размалеванном лице. Жаль, подумал Одинцов, что нет здесь зеркала — для Шахова лучшим наказанием была бы не кулачная расправа, а взгляд на эту страшную рожу.
Он присел перед Шаховым и, когда глаза у того открылись, приподнял генерала, прислонив спиной к столбу.
— Что ты делаешь, Один! — простонала его жертва. — Ты тут совсем одичал или с катушек съехал? Ну, не повезло Ртищеву, бывает… Но в чем еще моя вина?
— Было ведь сказано: оставьте меня в покое. Я не собираюсь возвращаться, — произнес Одинцов. — Ртищев передал? — Он дождался кивка генерала. — Вижу, передал! А теперь, Борисыч, погляди на эту девушку. Хороша, верно?
Шахов кивнул еще раз, вытирая с подбородка кровь.
— Вы с Виролайненом и теперь целили в того, кто ко мне поближе, да? Ну, ты сам сказал… И если бы не наш мерзавец в перьях, ты приземлился бы в головку той очаровательной девицы. Выходит, Борисыч, ко мне подойти опасно, а уж лечь со мной в постель… — Одинцов сделал паузу, чтобы мысль дошла до начальника. — Этак вы всех уничтожите, кого я здесь нашел, кто мне дорог и близок! Рано или поздно, но до каждого доберетесь! Понимаешь?
Кажется, до генерала дошло. Он снова кивнул, нахмурился и буркнул:
— Ясно, Один. Этого мы в самом деле не учли.
— Вы многого не учли. Мерзавца в перьях не жалко. — Одинцов ткнул Канто в грудь. — А что, например, осталось бы от этой милой девушки после твоего ухода? Вы об этом подумали? Ты и Виролайнен?
— Издалека все выглядит иначе, нежели вблизи, — заметил Шахов. — Но я с тобой согласен, тут есть проблема. И пока Виролайнен с ней не справится, лучше никого к тебе не посылать.
— И на том спасибо, — произнес Одинцов и оглянулся на дверь. — Ну, ладно… ты здесь, и это очень кстати. Пожалуй, ты сумеешь мне помочь.
Он отыскал в куче оружия свой кинжал и сунул его за отворот сапога.
* * *
— Доверься моему опыту, Сергей Борисыч! Все будет в полном порядке. Ты ведь не дите, чтобы пугаться боли, ты офицер… Генерал!
— Не сходи с ума, Георгий! Должна же существовать какая-то альтернатива! Мы ведь не звери, чтобы резать друг другу глотки на потеху дикарям!
Одинцов устало потер лоб и принялся объяснять в пятый раз:
— Согласись, что число альтернативных решений определяется конкретной ситуацией. Наш мир — я имею в виду Землю — намного сложнее местного курятника. К примеру, если у тебя есть деньги, ты можешь положить их в банк, купить акции, основать фонд и сделаться филантропом или приобрести собственность, дом, землю, магазин… наконец, ты можешь промотать свои рубли и доллары. Но это возможно на Земле! В Айденской империи, о которой я тебе рассказывал, нет ни банков, ни акций, ни благотворительных фондов, и там имеются лишь два выхода: купить что-то полезное или спустить денежки в кабаке. А, скажем, в Хайре нет даже кабаков…
Они спорили уже целых полчаса, сидя на полу большой бревенчатой хижины, в уголке которой тихо посапывала Найла. Одинцов сделал краткий, но полный отчет, не касавшийся лишь проблем, связанных с южанами. В Айдене и без них хватало чудес, и глаза Шахова горели теперь как два уголька. Было странно, даже страшно, видеть, как изменились грубые черты Канто: теперь на его свирепом лице, размалеванном и покрытом засохшей кровью, читалось только любопытство.
Затем они перешли к конкретному вопросу — как разрулить ситуацию с Канто и шайкой его дикарей. Тут Одинцов наткнулся на отпор, — Шахов хоть и был генералом, но кабинетным, склонным к цивилизованным решениям. Кровь он видел большей частью по телевизору.
— Ты ведь, Борисыч, знаешь: чем сложнее общество, тем больше альтернатив для индивидуума. А мы находимся сейчас в мире примитивном и жестоком, где закон один: убей или умри!
Шахов уныло кивнул. Кажется, он начал понимать всю удручающую безвыходность положения.
— Доверься моему чутью, — продолжал Одинцов. — Все пройдет без сучка, без задоринки… Через сорок минут будешь пить чай с лимоном в своем кабинете.
