Утренние занятия с лагом и рыбная ловля под вечер служили Одинцову единственным развлечением. В сумерках обильные косяки серебристых крупных рыбин устремлялись к отмелям близкого Сайтека на кормежку, и он бил их дротиком. Рыбу ел сырой, слегка подсоленной, это утоляло и голод, и жажду. Впрочем, пресной воды у него имелось достаточно — климатизатор, питаемый солнечными батареями, работал исправно, и сконденсированная влага капля за каплей стекала в подставленный внизу черепаший панцирь. За сутки набиралось литра три жидкости.
Он не воспользовался предсмертным советом Найлы. Фатр-опознаватель был по-прежнему с ним, и теперь он знал пароль, сигнал СОС, позволявший вызвать помощь. Нажать четыре раза в такт вдохам, два вдоха пропустить, нажать еще два раза… Думая об этом, он видел посиневшие губы Найлы, на которых лопались кровавые пузырьки — в такт ее вдохам, последним, предсмертным…
Эта картина все еще приводила его в неистовство. Он смирился со смертью девушки, он видел много смертей и знал, как хрупка человеческая жизнь, как быстро могут оборвать ее пуля или нож, даже камень или палка, и как бесплодны сожаления тех, кто не сумел защитить друга, соратника, возлюбленную. И все же смерть Найлы казалась Одинцову несправедливостью. Он должен был не хоронить ее в океане, а уберечь от бед и отвезти живой и здоровой к соплеменникам. Его вина, что так не получилось!
На восемнадцатый день флаер обогнул южный конец Сайтека, и теперь течение понесло его на север. Одинцов не пытался приблизиться к гигантской островной гряде. Что можно было там найти? Те же дикие племена, что на Гарторе, Гиртаме и Броге, очередного Порансо со сворой туйсов и сайятов… Он не испытывал желания оказаться в таком обществе. Конечно, было бы неплохо раздобыть еды, плодов, лепешек и мяса, но сам он мог оказаться лакомым кусочком для местных гурманов.
И Одинцов правил к востоку от опасного берега, стремясь найти ветвь течения, которая унесла бы его в открытый океан, а затем — к южному континенту. Преодолев экваториальный пояс, он очутился в другом полушарии, теперь дело оставалось за малым — пересечь многие километры водных пространств на крохотной скорлупке. Суденышко его было надежным и относительным комфортным, так что ему не грозила гибель во время шторма или в клыках какого-нибудь прожорливого чудища, однако он мог скончаться от старости, если морские божества не пошлют ему поток, направленный к северо-востоку. Одинцов молил об этом Семь Священных Ветров Хайры и свою удачу.
Вот все, что он делал: грезил наяву, вспоминал, рыбачил и молился далеким северным богам.
* * *
Ветры Хайры были милостивы к нему. На двадцать третий день Одинцов заметил, что курс меняется — теперь его несло на северо-восток. Он сверился по карте, мерцавшей на мониторе флаера, и установил, что движется сейчас в направлении северных материков, Ксайдена и Хайры. Конечно, ветвь Великого Потока, в которую он попал, не могла донести его к знакомым берегам: на пути высилась стена саргассов. Значит, рано или поздно течение повернет к востоку, куда он стремился, либо на запад, вновь сливаясь с главным стрежнем. Куда же?
Через неделю ему стало ясно, что кораблик описывает гигантскую дугу. Вначале курс все больше отклонялся на восток, потом солнце стало всходить точно над носом флаера, наконец, суденышко как будто повернуло к югу. Скорость течения возросла, этот младший брат Великого Потока оказался очень быстрым. Одинцов прикинул, что удалился от оконечности Сайтека на шесть-семь тысяч километров, а это значило, что флаер плывет сейчас посреди Западного океана.
Все шло хорошо. Рыбы по-прежнему хватало, корабль двигался в нужном направлении, а месяц морских странствий успокоил разум и душу Одинцова. Все реже и реже он вспоминал о Найле, все чаще — о златовласой Лидор, что поджидала его в замке бар Ригонов. Пожалуй, не на юг он должен плыть, а к своей любимой женщине — к ней, к брату Ильтару, к рыжему Чосу и премудрому целителю Артоку… Рай там, где близкие! Вдобавок был еще щедрейший казначей бар Савалт, замучивший старого Асруда, отца Рахи, и разобраться с ним являлось делом чести.
Задумавшись, он не заметил, как небо померкло, и сильный ветер поднял высокую волну. Флаер тряхнуло, потом на голые колени Одинцова обрушился целый водопад. Очнувшись, он плотно задраил обе дверцы и застегнул ремни сиденья.
Такое уже случалось. В средних и низких широтах айденские океаны были на диво спокойны, если не считать кратковременных штормов. Эти бури, однако, отличались от земных в лучшую сторону. Ни дикого неистовства урагана, ни круговерти волн, ни молний, ни грома, ни ливня, лишь тучи затягивают небеса, а ветер вздымает валы на пять или десять метров. Валы чинно катились друг за другом, чтобы где-то далеко на востоке обрушиться на берег, но в открытом море было сравнительно тихо. Волны мерно взлетали вверх и падали вниз, иногда сеялся мелкий дождик, да ветер пел и свистел в вышине. Вероятно, то был один из семи хайритских ветров, верный спутник и покровитель Одинцова.
На этот раз дело оказалось посерьезнее. Целые сутки океан бушевал и раскачивал флаер, то швыряя его в пропасть, то поднимая к самым небесам, Одинцов не мог есть, и только время от времени пил холодную воду. Запас ее во флягах истощался, ибо при таком волнении драгоценная влага, стекавшая по корпусу климатизатора, расплескивалась, едва попадала в черепаший панцирь. Одинцов страдал от головокружения, и все попытки забыться сном не приводили ни к чему, гигантские качели раскачивали и раскачивали его, с тупым упорством стараясь выдавить желудок наружу.
Наконец к вечеру следующего дня волнение стало стихать. Одинцов подремал пару часов, потом, когда море окончательно успокоилось, поел, выпил воды, прибрался в кабине и, раскрыв левую дверцу, уснул по-настоящему. После недавних мучений ему требовалось восстановить силы.
— Э-ллл-ссс… Э-ллл-ссс… — Странные шипящие звуки, похожие на шорох прибоя, разбудили его. Сначала он не сообразил, в чем дело, зов звучал у него в голове, словно продолжение сна.
— Э-ллл-ссс… Э-ллл-ссс… — послышалось снова, и это уже не имело отношения к снам. Звуки были столь же реальными, как взошедшее над морем светило. Сообразив это, Одинцов протер глаза, высунулся из кабины и огляделся.
Море казалось спокойным, небо — безоблачным. Течение исправно тащило флаер на восток, теплый бриз задувал в лицо, привычный солоноватый запах щекотал ноздри. Метрах в тридцати от суденышка плеснула вода, на миг показался и исчез темный раздвоенный хвост внушительных размеров. Рыба? Одинцов потянулся за дротиком, он был голоден.
— Э-ллл-ссс, Э-ллл-ссс, Э-ллл-ссс!
Вытянутое, похожее на огромную бутылку рыло высунулось почти у самого его колена, прошелестев свое странное причитание. На путника уставился веселый темный глаз, пасть приоткрылась, демонстрируя остроконечные зубы, хвост вспенил воду. Шкура этого существа отливала темно-синим, делая его почти незаметным на фоне волн, но Одинцов разглядел трехметровое торпедообразное тело, грудной плавник и торчавший на спине гребень. Над зубастой пастью круглился череп, выпуклый, с развитыми височными долями, совсем не похожий на плоскую рыбью голову.
