— Постой, постой. Я, того, жениться не спешу, — замялся молодец. — Мне еще погулять хочется.
У него были совершенно иные представления о семейной жизни. Жениться — так один раз и до гроба. Он ее носит на руках; в перерывах они сидят на лавочке и смотрят на звезды. Утром — кофе в постель, вечером — стихи при луне. Беседы об искусстве. Мягкий полумрак, ну и все такое. Она до самой старости красавица, Василиса Прекрасная. Все вокруг завидуют. При чем тут какая-то посуда, пауки? Чушь собачья. Да он ради своей Василисы на любой подвиг готов.
Тут он вздохнул: с настоящей Василисой, дочкой Берендея, он после возвращения так еще и не встречался.
— Не спешишь, так не спешишь, — гнул свое настырный дед. — Но учти, и я больше с тобой нянчиться не намерен.
— Подумаешь, — выпрямился во весь рост и выпятил вперед грудь Санька. — Больно надо. Да я, если хочешь знать, все сам делать могу.
— Ой ли? — скептически хмыкнул Домовой.
— Спорим.
— На что?
— На ведро медовухи.
— Идет.
— Чур, разбиваю, — вмешался Липуня, — у меня как раз и огурчики на огороде поспели. А сейчас пошли к царю.
— Колдун, царь-батюшка. Ей-богу, колдун, раз в болоте не утоп, — нашептывал Хряк на ухо Берендею, глядя на Саньку, стоящего перед троном. — Не извести нам его. Может, сразу голову отрубить? Верное дело.
— Погоди, не суетись, — прервал советника Берендей. Он был согласен с Хряком, но не мог так просто взять и позвать палача. Раз воевода и, главное, Василиса были опутаны злыми чарами, то неизвестно, что они сделают, увидев Саньку на плахе. — У меня есть другая идея, получше. Отправлю-ка я его к Водяному. У него уже не один молодец сгинул, глядишь, и этот в заколдованном омуте навеки останется.
На другой день ранним утром Саньку растолкали, еще заспанного выпихали за городские ворота, повернули лицом к лесу и слегка подтолкнули: вперед, к Водяному.
Зевая и почесываясь, «посол по секретным надобностям» брел по дороге. Настроение было паршивое, погода тоже. Или наоборот, погода портила настроение.
В самом деле, чего радоваться? Он уже бог знает сколько времени находится на службе у Берендея, а дело ни с места. Какое такое Зло? Откуда и зачем оно взялось? Он до сих пор не знает ответов на эти вопросы. Гоняют, как мартышку по деревьям, с разными заданиями, одно другого чище. Можно подумать, только его и ждали, чтобы всякие глупости на него спихнуть. Понятное дело, никто не говорит, что жизнь должна быть легкой, но не до такой же степени.
Но время шло. Выглянуло солнышко. Дорога оказалась удобной, наезженной, идти было легко, и потихоньку, чем дальше оставался город, тем легче становилось на душе. Понемногу начало подниматься и настроение. Жизнь перестала казаться такой уж беспросветной. Вот замелькали в ветках деревьев солнечные зайчики, зазвенели голоса птиц. Природа иногда пытается нам втолковать, что жизнь — штука замечательная.
Проскочив несколько развилок и сворачивая все время наугад, Санька, в конце концов, понял, что снова заблудился. В который раз приходилось полагаться на волю случая и просто идти вперед, надеясь на удачу.
Дорога постепенно сужалась, перешла в тропинку, да и та все хирела и хирела и вот уже стала еле заметна. Еще несколько шагов — и она окончательно пропала, уткнувшись в огромный гранитный валун.
На камне, затерянном среди елей и осин, каким-то чудаком была выведена корявая надпись: «Направо пойдешь — побьют. Налево пойдешь — побьют. Прямо пойдешь — обязательно побьют».
— Фи, до чего же однообразно, абсолютно никакой фантазии. И ведь не лень кому-то было ковыряться. Он бы еще приписал: «Здесь был Вася», — пожал плечами Санька. — И потом. Кто полезет в эту глухомань, чтобы по шее получить? Лично мне, по крайней мере сейчас, драться неохота. Сяду-ка я лучше на пенек, да съем пирожок.
— Ты чё, неграмотный? — раздалось из-за камня.
— Что за дела? — тоскливо вздохнул Санька. — Никакого тебе спокойствия. От этих голосов уже голова пухнуть начинает. — И, повернувшись в сторону невидимого собеседника, произнес: — Грамотный, а что?
— А чё сидишь?
— А чё спешить? — передразнил паренек невидимку.
— Не, а ты точно читать умеешь? — забеспокоился голос.
— Да умею, умею.
— Тады прочитай, об чем там речь? — не унимались из-за камня.
— Об чем, об чем. Да ни об чем. Написано, что торопиться не надо. Надо поесть, отдохнуть.
— И почему за последнее время мне одни неучи попадаются? — страдальчески вздохнул невидимка и назидательно добавил: — Тут написано — быть тебе битому.
— Так это ж если я куда пойду. А мне и здесь хорошо.
— Пойду, не пойду. Написано — битому, значит, битому. Всякая надпись силу имеет в том, что произойдет непременно.
— Что написано пером… — ляпнул Санька невпопад затертую поговорку, но до конца договорить не успел. На валун вскочило низенькое, коренастое, с длинными руками существо.
— Ишь ты, шарик какой, — насмешливо фыркнул Сань ка.
Существо же засунуло два пальца в рот, набрало полную грудь воздуха, от чего раздулось еще больше, и начало свистеть.
— Остановитесь! — суровым тоном автоинспектора произнес паренек. — Прекратите хулиганить, гражданин Соловей-разбойник.
От удивления «шарик» выпустил через нос воздух вместе с пузырями, раскашлялся и расчихался.
— Откуда ты меня знаешь? — спросил он, придя в себя. — Ты кто такой?
— Я Саня. Можно Александр Иванович. Личный посол царя Берендея по секретной части. А про тебя в сказках читал. Личность ты известная, но хулиганистая.
— А чё. Мы ничё. — принялся оправдываться Соловей-разбойник. Он опустил руки, но с камня не слезал, настороженно глядя по сторонам. — А ты не для поединка сюда пришел?
— Ага. Всю жизнь мечтал, — лениво потянулся секретный посол и завалился на траву. — Вот как утром проснусь, так сразу же начинаю искать, с кем бы это посвистеть в четыре пальца.
— Ты уж прости меня ради бога. — Мужичок наконец-то успокоился. — Приятно встретиться с хорошим человеком. А то ведь всяк стремится обидеть, с мечом лезет, голову рубит. Меня, понимаешь ли, в нечисть записали. У нас каждый богатырь так и норовит аккурат между завтраком и обедом подвиг совершить. И нет бы Змея Горыныча или Кащея поединок вызвать, всё ко мне; иногда даже в очередь становятся. Вот и приходится посвистывать. Это свист, понимаешь ли, такой; его не слышно, а у человека глаза наружу выскакивают.
— Ультразвук.
— Во-во. И я говорю. Звук он у меня. Только этим и спасаюсь. Ты вот первый, кому этих подвигов не надо.
— Почему ты Соловей — мне понятно. А разбойником отчего кличут? Зря же не назовут.
