А это неправильно, нужно в ногу со временем идти, думал Тимохин. Ильина российским президентом заменить, китайскую рептилию — пришельцем, да пострахолюднее! А вместо коняги будет он сам, адмирал Тимохин, в сбруе с бубенчиками и длинными ослиными ушами. Всё как есть, в соответствии с ситуацией…
Манёвры! Надо же, манёвры! Треть века без них обходились, даже слово такое забыли! Флот и десантный корпус не маневрируют, а трудятся! На Марсе, Меркурии, Венере и в Поясе Астероидов! А главное — на Земле. Бесконечные войны — Запад против Востока, нью-луддиты против мировых картелей, экотеррористы и Алый Джихад против всех… Боевые дежурства, инспекции, отлов контрабандистов, помощь терпящим бедствие… Плюс колонизация Марса, венерианские станции и рудники на астероидах… Не до манёвров!
Добро бы просто манёвры, а то — с целью противодействовать гипотетической инопланетной угрозе… Впрочем, Тимохин проглотил бы эту чушь, если бы не давление из родных палестин. Вот это неприятно! Вдвойне неприятно, что надавил Борис Горчаков, добрый знакомец, а в прошлом — сослуживец по Приамурской ракетной дивизии. Надавил, да ещё и напомнил, кому обязан адмирал Тимохин своей высокой должностью.
Как бы это не сделалось нормой — приурочивать действия флота к президентским выборам, подумал он. Янки с канадцами парни ушлые, могут взять пример… У них выборы через шестнадцать месяцев; надавят на Хейли и пошлют его завоёвывать Плутон с американской командой… А это опасно! Не только по причине траты сил и средств, но и потому, что разрушается единство Флота. Космические Силы — организация наднациональная, и нельзя их делить на русскую часть, американскую или, положим, франкспанскую… А Горчаков именно это и потребовал — собрать корабли с российским экипажем! «Сахалин» и «Памир» были в удобной позиции, на Церере, и тут Тимохин возразить не мог, а вот «Тайга» находилась по другую сторону Солнца и шла к Эросу, чтобы забрать специалистов из астероидной службы. «Тайгу» он отзывать не стал, включил в состав флотилии «Ланкастер», не информируя об этом Горчакова. И разумеется, не тронул «Барракуду», которая двигалась к Юпитеру — вернее, к месту, где планета находилась девять дней назад. В этой истории с манёврами и пришельцами была лишь одна разумная мысль: если «Барракуда» вдруг запросит помощи, добираться к ней недолго.
Он встал и заглянул в соседний отсек, где три навигатора, склонившись над световыми планшетами и компьютерами, рассчитывали курс. Не только «Суздаля», но крейсеров и их эскадр — их полагалось вывести прямо к точке рандеву, на расстояние 2,32 астрономической единицы от Солнца, по радиусу-вектору летевшей за марсианской орбитой «Барракуды». Вид работающих офицеров успокоил Тимохина, но, возвратившись в салон и поглядев на Георгия с драконом, он вновь ощутил отвращение к жизни.
Инопланетяне, дьявол! И всё пошло от этой вспышки у Юпитера! Джарвис, третий адъютант, докладывал, что на «Кеплере» её считают аппаратурным сбоем, но это, кажется, не устроило ни репортёров, ни политиков. Репортёров понять ещё можно, на сбое ничего не заработаешь, а вот политики удивили. Впрочем, не в первый раз.
Обычная шумиха, сказал Мяги, сойдёт на ноль в ближайшую неделю. А вместо того…
Тимохин скрипнул зубами, стараясь забыть о сослуживце Борисе, заседании Совбеза и последних минутах перед стартом. По настоятельной просьбе Горчакова он встретился с корреспондентами, только с тремя и на самое краткое время. С очевидной целью — намекнуть, кто больше всех радеет о безопасности Земли. Как ожидалось, этот вопрос был поднят московским репортёром, после чего янки из «Вашингтон пост» захотел узнать, верит ли адмирал в пришельцев. Тимохин отшутился. Третий в компании писак, тощий пронырливый тип, преподнёс сюрпризец — назвался Фоссом из «КосмоШпигеля», тем самым, который раскрутил историю. Видеть его хотелось не больше, чем лазер у виска, но пришлось сдержаться. Этот спросил о составе флотилии и, узнав, что в ней фрегат, три рейдера и восемь средних крейсеров, довольно хмыкнул, наклонился к Тимохину и прошептал:
— Не применяйте ракеты и свомы, адмирал, защитное поле их отбросит. Попробуйте вскрыть его лазерами, внезапным ударом на полной мощности. Но опасайтесь…
В тот момент Тимохин, сделав каменное лицо, развернулся, кивнул офицерам свиты и зашагал к трапу «Суздаля». Но дерзость Фосса не забылась. Острый у проныры язычок! И в смелости не откажешь — не всякий решится подшутить над адмиралом ОКС! К счастью, Фосс давал свои советы тихо, и офицеры ничего не слышали.
Или слышали?
Тимохин представил, как об издёвке репортёра начнут шушукаться по всем углам, от Лунной базы до Пояса Астероидов, и крепче стиснул челюсти. Настроение у него окончательно испортилось.
Глава 10
Вблизи орбиты Марса
В десантном арсенале Литвин провёл часа четыре. Тут хранилось вооружение для наземных операций и схваток в открытом космосе, вакуумные и боевые скафандры, ракетные движки и пищевые рационы, компактные энергоносители и пропасть всяких других приспособлений, от режущих нитей до самого мощного ручного оружия, метателей плазмы МП-36. Но стойки с лучемётами и игломётами, лазерами и остальным имуществом были похожи на решето, и собрать что-нибудь по-настоящему смертоносное, используя уцелевшие детали, никак не получалось. Наконец, чертыхнувшись, Литвин выбрал и пристегнул к запястью пуговицу-диск, настолько маленькую, что свомы её пощадили. В диске, скрученный тугой спиралью, таился мономолекулярный хлыст, страшное оружие, если уметь им пользоваться, однако пригодное лишь в ближнем бою, на расстоянии полуметра.
Затем он подступился к скафандрам. Вакуумные оказались безнадёжными, но боевые, хоть потерявшие герметичность, вполне годились — их экзоскелет из пластика был не таким уязвимым, как лучевое оружие и игломёты. Кроме того, их можно было разбирать и собирать практически без инструментов, заменяя пострадавшие шарниры в сочленениях, чем Литвин и занялся с маниакальным упорством. Хитрая головоломка! Но шаг за шагом из шестнадцати дефектных скафов ему удалось собрать один рабочий, хотя за скелетную планку левой голени и левое колено он бы ручаться не стал.
Нудное занятие не оставляло времени для размышлений, и это было хорошо. В сущности, Литвин уже вычеркнул себя из личного состава флота и вообще из списков живых; он больше не являлся самодостаточной ценностью как всякий человек, а был лишь хранителем уникальных сведений, необходимых людям. Всё, что он узнал и что ещё узнает, полагалось сберечь и передать, как эстафетную палочку в долгом забеге, и только после этого расстаться с жизнью. Он сидел в тесном отсеке арсенала, перебирал глухо шелестевшие скафандры, раскручивал и скручивал, и постепенно память о Смоленске, о Земле и других мирах, где довелось побывать, исчезала, таяла вместе с лицами товарищей и близких, будто что-то далёкое и совсем неважное в данный момент. Разумеется, это было не так, но предаваться воспоминаниям не стоило — они причиняли боль и отвлекали от работы.
Целые батареи к скафандру пришлось разыскивать в лучемётах, ракетных ранцах и остальном снаряжении. Набралось шесть; каждой хватало на восемь часов в боевом режиме или на двое суток в рабочем. Литвин вставил их в гнёзда на поясе, закрепил у бёдер контейнеры с пайком и дыхательной смесью, полюбовался скафом, пересчитал дыры в наплечниках и рукавах и решил, что ничего, сойдёт. Теперь разжиться бы информацией да выручить Макнил…
