— Я слышала про такие башни, — донесся из темноты голос Карин. — Их называют башнями птицы Амок.
— И что же собой представляют эти птицы?
— Их никто не видел. Наверно, они вымерли тысячи лет назад.
— Тогда откуда взялось это название?
— Из древних книг. В те годы, когда я училась предсказывать будущее, мне приходилось читать такие книги. Там говорилось, что эти птицы бессмертны и обладают волшебной силой.
— Разумеется, злой и смертельно опасной, — иронично вставил Танаев.
— В проклятом городе все смертельно опасно! — подтвердила Карин.
— Может, кто-нибудь зажжет наконец факел! — взмолился Бартон.
— Нельзя. Свет привлечет к нам кар или кого-нибудь похуже. Осталось уже не так много, я вижу, как редеет завеса испарений. Возможно, метров через сто они исчезнут вовсе. Тогда станет светло без всяких факелов.
— Откуда ты знаешь? Можно подумать, ты уже взбирался на подобные башни! — не унимался Бартон.
— На башни я не взбирался, но над городом летал!
— Да неужели? И где же ты спрятал свои крылья?
— Я замечаю в своем отряде несколько непочтительное отношение к командиру и не могу этого допустить. Вы должны полностью доверять тому, за кем отправились в ад.
— А мне казалось, что мы стараемся из него выбраться!
— Ну, проклятый город больше похож на чистилище. Мне почему-то кажется, что ад поджидает нас впереди.
После этой его реплики все надолго замолчали, и Танаеву представилась возможность осмотреться. Однако он так ничего и не увидел. Туман внизу был совершенно непроницаем, даже для его уникального зрения. Надежда, которую он лелеял весь этот долгий и нелегкий путь, потерпела полное фиаско.
Определить с высоты этой башни дорогу к храму или хотя бы направление на него оказалось совершенно невозможно.
ГЛАВА 25
После той короткой остановки они еще с полчаса молча продолжали подъем. Танаев не хотел делиться своим мрачным открытием с друзьями и окончательно лишить их надежды.
Если ему не удастся найти дорогу, их ждет неизбежная гибель. Они отрезали себе все пути отступления, и теперь им некуда возвращаться. Оставалось только идти вперед, но и туда не вела ни одна тропа...
Блуждать в темноте, в лабиринте проклятого города, до тех пор, пока крылатые кары или какие-нибудь другие монстры не покончат с ними... Это все, что им оставалось.
Они продолжали подъем, надеясь хотя бы подняться выше полета кар, и неизвестно, почему Танаев решил задать Бартону вопрос, который давно вертелся у него на языке, да вот до сих пор как-то не представлялось случая спросить, может быть, о самом важном.
— Скажи, Бартон, у тебя есть друзья в этом мире? Я имею в виду настоящих друзей, а не случайных людей, с которыми тебя связала совместная жизнь в общине шатунов.
Какое-то время старый мастер молчал, и когда Танаев уже подумал, что не дождется ответа, и почему-то даже обрадовался этому, Бартон заговорил:
— У шатунов не бывает друзей. Хотя все они держатся вместе и выручают друг друга, но это всего лишь неизбежная необходимость, позволяющая выжить во враждебном мире. На самом деле, по большому счету, когда на карту поставлено нечто важное, каждый играет сам за себя. — Бартон вновь надолго замолчал, а когда заговорил снова, в его голосе отчетливо слышалось волнение. — Какое-то время я считал, что так и должно быть, что по этому закону люди живут во всех мирах, не только здесь, но потом я встретил тебя и понял, что был не прав.
— А у тебя есть друзья, Танаев? — неожиданно спросила Карин так, словно хотела оспорить впечатление, которое произвело утверждение Бартона.
— Мне странно слышать этот вопрос от тебя.
— Что же в нем странного? Я ведь имею в виду не отношения между мужчиной и женщиной, не развлечение в виде секса, как ты иногда это называешь. Я имею в виду то, чего нам так не хватает в любом из миров, то, что спасает человека от одиночества?
Теперь уже Танаев долго молчал, ворочая ответ внутри себя, словно перемалывал тяжелые камни.
— Я прожил слишком длинную жизнь, и далеко не всегда это благо. Все мои настоящие друзья давно умерли.
— А новых ты не нашел? Иногда ты кажешься мне призраком, скользящим по жизни, не затрагивая ее основ, или холодной статуей... не знаю, какое сравнение тебе лучше подходит.
— Ну, спасибо! Хотелось бы узнать: почему ты вдруг решила подвергнуть анализу мою личность именно сейчас?
— Потому, что мы все сейчас находимся на грани... Ты давно понял, что эта лестница никуда не ведет, и неизвестно, удастся ли нам поговорить еще когда-нибудь.
Танаев ничего не ответил на эту последнюю реплику, упрямо продолжая всматриваться в непроницаемый мрак под ними и машинально считая про себя обороты, которые делала извивающаяся змея лестницы, поднимавшей их все выше.
Карин умела задавать вопросы в самое неподходящее время, и очень часто он не знал, что ей ответить. Ее вопросы нередко несли в себе двойной смысл, непонятный с первого взгляда, иногда ответы, которые она хотела услышать, лежали в сокровенной области памяти, куда он предпочитал заглядывать не слишком часто.
Вот и сейчас она спросила его о друзьях, о людях, давно ушедших из реальной жизни, оставшихся лишь в его памяти...
Капитан корабля, принесшего его на энтропийную звезду, был его другом, хотя сейчас даже имя этого человека вспоминается с трудом. Постепенно образы бывших друзей бледнеют, стираются из его памяти... Что же остается? Приобрести новых друзей, как советовала это Карин? Он трудно сходился с людьми. Ему требовалось слишком долгое время, чтобы он мог хотя бы про себя назвать человека другом. И слишком часто жизнь бросала его в разные стороны, заставляя менять места, где ему приходилось жить, места, которые он мог бы назвать своим домом.
Разве что Земля... Но целая планета не может быть домом для человека, а то, что им являлось для него тысячелетие назад, давно исчезло с ее поверхности. Что уж тут говорить о людях...
— А в древних книгах ничего не говорилось о том, какой высоты может быть башня твоей птицы Амок? — спросил Фавен, прерывая раздумья Танаева.
— Нет, но там сказано, что башня Амок выше башен титанов и с ее верхней площадки можно увидеть весь город, правда, только в том случае, если птица захочет нам его показать.
— Площадки? Значит, эта проклятая лестница когда-нибудь закончится?
— Она уже закончилась! — сообщил идущий впереди Танаев.
* * *
Они стояли на круглой каменной площадке, ничем не огороженной по краям. От края до края этой огромной тарелки, расположившейся на немыслимой высоте над проклятым городом, было никак не меньше двухсот метров. Тарелка была абсолютно гладкой, если не считать какой-то не то дуги, не то арки, возвышавшейся в ее центре.
