Рванувшись в ту сторону, где заметил между скал углубление, достаточное, чтобы укрыть их обоих, он, не тратя время на ненужные объяснения, лишь показал ей ладонью, что нужно сделать, и она словно ящерица нырнула в узкую каменную расщелину.
Теперь они оказались в недосягаемости для прямого огня.
— Что дальше? — спросила Беатрис.
Он слышал, как сквозь стиснутые зубы женщины со свистом вырывается дыхание. В голосе Беатрис не чувствовалось страха, только гнев и азарт боя. Арлан знал, что с такой же легкостью, с какой она подчинилась его указаниям, Беатрис заставит их поменяться ролями, если заметит, что он совершил ошибку.
— Теперь он будет вынужден сменить позицию, но и мы не будем сидеть сложа руки.
— Сколько их?
— Трое. Один стрелок наверху утеса и еще двое внизу на тропе.
— Откуда ты знаешь?
— Я и сам толком не понимаю, но я их чувствую. Как ты думаешь, это могут быть агенты «Д-корпуса»? — Собственно, ответ он знал заранее…
— «Д-корпусу» не нужна твоя смерть. Эти люди пытаются нас убить.
— Да, это так. Дай мне твой бластер. Я заставлю их пожалеть об этом намерении.
Не возражая, она протянула ему свое оружие. Он хорошо понимал, как много значит для опытного бойца подобный жест. Случайно прикоснувшись в темноте к ее обнаженной коже, он почувствовал дрожь желания, даже сейчас, в этих обстоятельствах, несмотря ни на что, он хотел продолжить свидание, которое так подло прервали, в самый неподходящий момент. Словно прочитав его мысли, она сказала:
— Это не может быть никто из аниранцев. Наш кодекс чести не позволяет им нарушать уединение чужого свидания.
— Сейчас мы это проверим…
Линия прицела уперлась в чернильную темноту. Глазами, даже приблизительно, он не смог бы определить место, откуда по ним стреляли.
— Там ничего не видно…
— Я и не собираюсь на них смотреть.
Он закрыл глаза и постарался, отключившись от всего, сосредоточиться на злобной ауре ментального поля невидимого стрелка. В сознании возникло неясное, туманно светящееся пятно мишени и линия его прицела. Когда они совпали, Арлан нажал спуск и только после этого открыл глаза.
Звук выстрела напоминал свистящее щелканье бича. На вершине скалы расцвел огненный цветок разрыва, и секунду спустя до них донесся вопль смертельно раненного человека или животного…
— Ты в него попал! Это невозможно! Ты видишь в темноте?
— Я целился по его ментальному полю — это результат тренировок, которым подвергли меня жрецы. Они собирались сделать из меня настоящего воина, и кое-что у них начало получаться.
— Ты решил вернуться в храм, чтобы пройти обряд?
Вместо ответа он притянул ее к себе и стал жадно целовать. С трудом вывернувшись из его объятий, она прошептала:
— Арлан, опомнись — там же еще двое, они могут напасть в любую секунду.
— Они уходят. Они знают, что стрелок погиб и что их план сорвался. Они рассчитывали прежде всего на внезапность. Теперь мы одни.
Больше она не возражала. И холод ночного леса, и мокрая роса на траве перестали быть для них помехой.
Лишь утром, когда взошло солнце и от котелка, висевшего над костром, донесся аромат утреннего кофе, Арлан решил побольше разузнать о нападавших и осмотреть следы, оставленные ночным боем.
На вершине утеса, куда он стрелял, не оказалось ни трупа, ни следов крови — лишь опаленная листва и оплавленные камни свидетельствовали о том, что ночное происшествие ему не пригрезилось.
Вернувшись к костру и наблюдая за тем, как Беатрис хлопочет над «завтраком туриста с автоматическим разогревом», он какое-то время обдумывал то, что решил ей сказать.
— Пожалуй, для тебя будет лучше вернуться в город одной. Тем, кто находится рядом со мной, постоянно угрожает опасность. Я ее притягиваю, словно громоотвод.
— А ты?
— Я вернусь в храм.
— Значит, ты решился…
— Да, еще раньше, когда ты мне объяснила, что для аниранцев означает обряд встречи с Триединым, я решил пойти на это.
Случившееся ночью лишь укрепило мое решение. Мне кажется, встреча с Триединым — единственный способ завоевать себе право строить жизнь на вашей планете по собственному желанию. Если у меня получится… Если мне удастся выкарабкаться из всего этого и вернуться, ты подождешь меня?
Он пожалел было, что слова просьбы и одновременно признания сорвались с его губ, но тут же забыл об этом, увидев, какой радостью вспыхнуло лицо Беатрис. Ответила она не без лукавства, но и не пряча своих тигриных глаз:
— Если только ожидание не затянется слишком надолго.
— Я постараюсь, чтобы этого не случилось.
Обряд посвящения оказался долгим и мрачным. Жрецы заполнили почти весь главный зал храма, и, слушая их заунывное пение, Арлан решил, что их здесь слишком много. Для такого количества здоровых, полных сил мужчин можно придумать более полезное занятие.
Сам он, облаченный в сверкающий золотом нелепый балахон, стоял на возвышении возле алтаря рядом с Верховным жрецом, руководившим всей церемонией. Время от времени пение прекращалось и Арадатор задавал ему какие-то вопросы. Он отвечал, почти не задумываясь, не вникая в смысл.
Теперь для него было совсем просто отвечать именно то, что от него ожидал собеседник. Долгая подготовка к обряду не прошла бесследно, его телепатический дар окреп, и Арлан научился наконец скрывать его от окружающих. Даже Верховный жрец не знал, до какой степени обострились его ментальные способности.
Наконец пение прекратилось, и Арлан понял, что обряд приближается к своему завершению.
Верховный жрец снял с алтаря золотую чашу с таинственным напитком смерти и осторожно, чтобы не расплескать содержимое, медленно сошел с возвышения, держа перед собой чашу на вытянутых руках.
Арлан, повинуясь его приказу, встал рядом, по бокам появились двое факельщиков, и процессия медленно двинулась к дальнему нефу, где находилась лестница, ведущая в подземные этажи храма.
Жрецы длинной узкой колонной шли за ними. Теперь они затянули заунывный мотив без слов, еще больше усиливавший впечатление мрачности и безысходности, которыми так и веяло ото всей церемонии обряда.
Арлан хорошо понимал, какую цель преследовала вся эта мрачная церемония, предназначенная для того, чтобы лишний раз показать жалкому человеческому существу, на какой путь он дерзнул ступить, заставить его одуматься, отступить в последний момент. Одного его слова было бы достаточно, чтобы прервать обряд, но он знал, что не произнесет его никогда.
«Нет возврата из страны мертвых. Смертный, дерзнувший проникнуть в нее, останется там навсегда».
Заунывный мотив «Гимна мертвых» словно заранее захлопывал над ним каменную крышку саркофага.
