— На этом этапе нельзя ошибиться, — втолковывал он Сергею, когда снисходил до подобных объяснений. — Сейчас мы выясняем конфигурацию твоего виртуально-ментального поля. Устанавливаем его основные характеристики. У каждого человека это поле строго индивидуально. Я должен знать, какими способностями наградила тебя природа от рождения. Рисунок твоего поля крайне необычен, и мы должны определить его наиболее сильные стороны, чтобы получить возможность развивать именно их. Только так мы сможем сократить время твоего обучения…
И он снова и снова заставлял Сергея раскачивать висевший над головой маятник, не прикасаясь к нему.
Затем наступила очередь каменных шариков, равномерно выпадавших из трубки над его ложем, и, если Сергею не удавалось отклонить их полет в сторону, они больно ударяли по его обнаженной груди. Первое время это напоминало ему китайские пытки, а отклонить падающий предмет усилием воли казалось столь же невозможным, как зажечь свечу взглядом.
Но память о том, что это удалось ему однажды, осталась глубоко в его подсознании, и в один прекрасный день шарик, вместо того чтобы ударить его в грудь, улетел под кровать. С этой поры его подсознание уже не нуждалось в контроле и проделывало эту привычную*процедуру самостоятельно, даже по ночам, когда он спал.
Зато его успехи в управлении вирт-снами оказались куда менее значительными. Собственно, никаких успехов здесь не было, и в очередной беседе на расстоянии, когда они разговаривали с помощью ментальной связи, учитель объяснил ему, что конфигурация его сознания не укладывается в привычные рамки и подобные сны ему совершенно противопоказаны. Для того чтобы что-то изменить в реальном мире, сновидец сначала входит в мир сновидений и уже оттуда пытается воздействовать на реальность. Это удается далеко не всегда. И зачастую все происходит совсем не так, как он предполагал. Переход из одной среды в другую, из одного состояния в другое неизбежно порождает путаницу.
Персиваль считал, что Сергей владеет уникальным и гораздо более ценным талантом — талантом непосредственного воздействия на предметы реальности усилием своей мысли, без посредства сна. Для этого необходим большой запас внутренней силы, но настоятель знал, что у его ученика она была. Все свои старания Персиваль направил на то, чтобы сделать управление этой силой осознанным, не зависящим от случая.
Временами Сергей, измотанный длительными психологическими тренировками, требовал сменить программу обучения и шел в фехтовальный зал. В таких случаях Персиваль позволял ему короткий отдых, но беспрестанно повторял, что это пустая трата времени.
— Махать мечом умеет каждый третий, видеть мир чужими глазами способен только ты…
Вскоре выяснилось, что Сергей может не только видеть чужими глазами, но и совершать чужими руками определенные нужные ему действия. Его воздействие было похоже на гипноз, хотя имело совершенно иную природу.
Случайно выбранный для экспериментов напарник из числа бертранских монахов в гипнотический транс не впадал, он не испытывал даже сонливости и не видел Сергея, находившегося во время эксперимента в другой комнате, но его руки в определенный момент неожиданно для него самого начинали делать совсем не то, что он намеревался, а то, что хотел от него Сергей…
Странно, но после этого успешного эксперимента отношение сэра Персиваля к своему ученику несколько изменилось. Он подолгу задумчиво рассматривал его при каждой встрече, словно видел впервые, а продолжать опыты по овладению чужим сознанием наотрез отказался и однажды сказал:
— Надеюсь, ты будешь осторожен со своим даром. Ты должен понимать, какая огромная ответственность лежит на человеке, умеющем управлять сознанием других людей… В этом есть что-то ордосское…
Лишь после этой случайно оброненной фразы Сергею стала понятна причина отрицательного отношения учителя к его успехам в данной области — сэр Персиваль видел в них что-то нечистое, не свойственное человеческой природе, — и Сергей без особых сожалений подчинился. В конце концов, существовали другие, гораздо более важные умения, которые он постигал с помощью своего учителя. И не сомневался в том, что, когда появится в этом нужда, его дар проснется сам собой.
Приближалось третье сретенье — праздник испытания учеников, закончивших первую ступень обучения. Те, кто выдерживал испытание, становились послушниками монастыря и получали право пройти подготовку второй ступени.
Сергей с завистью посматривал на десяток счастливцев, готовившихся к большому событию в своей жизни. Они давно уже покончили с бесконечными изматывающими упражнениями и сегодня получат право заняться настоящим делом, а его ученичеству не видно конца — и это называется сокращенной программой обучения!
С утра по тракту к монастырю потянулись многочисленные крестьянские подводы и городские самодвижущиеся экипажи. С тех пор как бертранцам удалось одержать первую в истории Захрана победу над ордосами и если не разрушить, то хотя бы заставить убраться одну из их башен с захранских земель, слава о монастыре разнеслась широко, и родители спешили привести своих чад в его стены.
После программы испытаний производился смотр новичков, среди них адепты монастыря отбирали наиболее талантливых. И те немногие, кому повезло, заполняли освободившиеся кельи учеников первой ступени.
Обучение в монастыре стоило дорого, но родители не жалели средств. Того, кто прошел у бертранцев хотя бы первый круг обучения, ожидала блестящая карьера при дворе императора.
Впрочем, плату брали лишь с тех, у кого имелись деньги. Очень часто монахи отвергали богатых претендентов и отдавали предпочтение тем, кто не имел ни гроша, но обладал скрытыми, часто ему самому неизвестными талантами.
В день испытаний ворота монастыря не закрывались, и монастырский двор напоминал ярмарочную площадь или стоянку какого-то огромного каравана, в котором смешались люди всех сословий.
Сергей так и не почувствовал себя своим в этих стенах. Возможно, причиной этому было особое внимание, которое уделял ему Персиваль, а может быть, так сложилось из-за специальной программы обучения, из-за слишком краткого по здешним меркам пребывания в ранге послушника. Как бы там ни было, друзей у него в монастыре не появилось, и это еще больше усиливало его обострившееся чувство одиночества.
Рассматривая запыленные экипажи, за оконными шторками которых скрывались дети столичных вельмож, он думал совсем не о них, а о том пути, который им пришлось преодолеть от столицы до монастырских стен. Тракт стал безопасным после того, как из города, лежавшего на середине перехода до столицы, исчезла ордосская башня, совсем недавно угрожавшая монастырю и всей Захранской империи.
Кому-то пришлось пожертвовать своей свободой, а возможно, и жизнью ради того, чтобы эти разодетые столичные хлыщи смогли без всякого опасения прибыть в Бертранский монастырь.
Сергей понимал, что он несправедлив в своих суждениях, но ничего не мог с собой поделать, не мог включиться в общую праздничную атмосферу, не мог ее принять.
