— Уважаемые сограждане! По различным обстоятельствам, вопреки желанию большинства из вас, мы оказались в этой иноземной колонии, или поселении, называйте его как хотите. Я не сомневаюсь, что все мы оказались здесь не случайно.
Те, кто построил этот поселок, снабдил его энергией и запасами продовольствия, преследовали свои, определенные цели, о которых мы можем пока только догадываться. Лишь одно сегодня не вызывает сомнения. За нами наблюдают.
— Конечно, за нами наблюдают! Из комендантского коттеджа! А то мы этого не знали! — с торжеством прокричал конопатый подстрекатель, обернувшись к остальным за поддержкой.
— Это правда! — воскликнул Алексей, стараясь перекричать поднявшийся шум. — Но это не вся правда! Линии камер наблюдения, находящихся в каждом коттедже, сдублированы и передают свои сигналы куда-то за пределы поселка. Я проверил. Можете сами в этом убедиться!
— Я тоже это заметил! — неожиданно поддержал его электрик Пеньков.
— А какие выводы из этого можно сделать? — продолжил Алексей, едва установилась относительная тишина. — Чего от нас ждут эти инопланетные наблюдатели? И что они уже успели увидеть? Раздоры, беспредельную жестокость, кровь и страдания жителей поселка. Свары из-за оборудования, из-за женщин, из-за лишнего пайка… И что случится после того, как эти чужаки полностью разочаруются в нас и сочтут затраченные на нас усилия напрасными? Вы думаете, они озаботятся тем, что отправят нас обратно на Землю? Я в этом сильно сомневаюсь! Скорее всего, они избавятся от нас, как избавляется от крыс, непригодных к дальнейшим исследованиям, любая земная лаборатория.
— Мы не крысы! — донесся из толпы чей-то возглас.
— Это еще следует доказать… — устало проговорил Алексей, покидая трибуну под многоголосый недовольный рев десятка глоток. Он бросил в бурлящую толпу хорошую затравку, и теперь следовало подождать, пока она проявит свое действие.
ГЛАВА 36
Обсуждение судьбы Митрохина продолжалось, и конца спорам не было видно.
К концу второго часа про Митрохина вообще забыли. Внимание собравшихся колонистов перешло на более насущные проблемы.
Алексею противостояла группа из восьми человек, сколоченная Ривазовым, которому даже Копылов не смог определить подходящей специальности и занес его в свои списки под индексом «интеллигент, без определенных занятий». Ривазов, очевидно, пронюхал про готовившиеся изменения в основных правилах жизни колонистов и заранее, еще до собрания, сколотил себе железное большинство. Как только Алексей объявил о том, что все основные законы и правила колонии отныне будут устанавливаться на общем собрании, путем простого голосования, Ривазов взял слово и долго рассыпался в любезностях и выражениях благодарности «от имени всех колонистов человеку, подарившему им желанную свободу». Кивок в сторону Алексея и бурные аплодисменты восьми сторонников Ривазова.
Но как только дошло до конкретных дел, по первому же голосованию о судьбе Митрохина, Ривазов захватил инициативу и, закусив удила, потребовал смертной казни «негодяя, силой захватившего власть в колонии и жестоко истязавшего колонистов». Последнее, впрочем, было правдой, и это очень сильно осложнило Алексею борьбу за жизнь Митрохина.
Он спорил до хрипоты и в конце концов предложил отложить решение этого вопроса до избрания «демократического суда», который впредь и будет решать судьбу провинившихся членов колонии.
Этим предложением он сам загнал себя в ловушку, потому что Ривазов с ним согласился и потребовал немедленно избрать судей. Они тут же и были избраны из сторонников Ривазова. Ни одна кандидатура, предложенная Алексеем, не прошла. Будущее решение этого суда не оставляло повода для сомнений. И все, чего удалось Алексею добиться, так это постановления об отделении заседаний суда от общего собрания. Таким образом, он отодвинул вынесение приговора Митрохину, по крайней мере, на одни сутки.
Вслед за этим Ривазов потребовал перейти к обсуждению основных, «жизненно важных» вопросов колонии.
Он полностью захватил инициативу в свои руки и теперь уже не слезал с возвышения для выступающих, взяв на себя никем не установленную роль председателя собрания. Алексей вместе с Копыловым и двумя своими сторонниками, прежде исполнявшими обязанности местных полицейских, оказались как бы не у дел. Они сидели на скамейке для почетных гостей, но Алексей подозревал, что очень скоро они окажутся на этой скамье в совершенно другой роли…
Внешность Ривазова, высокого человека с всклокоченной шевелюрой редких волос, можно было бы считать привлекательной, если бы не странная полнота, захватившая область нижней части щек и шеи, делавшая его похожим на хомяка. Он был патологически ленив и отлынивал от любых общественных работ, с готовностью участвуя лишь в распределении пайков. Огород в его коттедже был совершенно запущен, а остальное хозяйство еще кое-как держалось только за счет жены, высохшей, молчаливой женщины, ни в чем не смевшей перечить мужу.
Зато в ораторском искусстве, полностью состоявшем из набора штампов времен советской «демократии», ему не было равных, и Алексей лишь теперь начинал понимать, какую глупость совершил, предложив все вопросы решать путем голосования на общем собрании.
Но даже в этот момент он все еще не понял, что самая главная его ошибка заключалась в том, что он пришел на собрание безоружным Именно этот факт развязал Ривазову язык и руки.
Первым вопросом, который Ривазов поставил на голосование, был, естественно, вопрос о распределении.
«Никакого постоянного распределения в свободном обществе не должно быть в принципе. Все запасы и вообще все материальные ценности следует распределить один раз поровну между колонистами. Это особенно важно в свете того обстоятельства, на которое указал почетный член нашей общины Алексей Поливанов. Раз уж за нами наблюдают инопланетяне и поскольку от нашего поведения может зависеть наша дальнейшая судьба, все принятые здесь решения должны быть абсолютно справедливы!»
И только после утверждения большинством, в восемь голосов против пяти, решения о распределении, когда Ривазов приступил к составлению списка подлежавших разделу ценностей, Алексей окончательно понял, какую непоправимую ошибку он допустил. Под первым номером в списках распределения стояло, разумеется, оружие.
Жанна Маркус, по документам Жанна Митрохина, свою настоящую фамилию узнала совсем недавно. Отчим сделал все от него зависящее, чтобы лишить девушку самостоятельности и полностью подчинить себе. Их незатихающая борьба началась с шестнадцати лет, после того как Митрохин первый раз уложил падчерицу в свою постель. Если бы он ограничился только этим, возможно, она бы не испытывала к нему такого сложного чувства, больше всего похожего на ненависть.
Но он заставил ее проделывать это со своими боссами, от которых зависело благосостояние его разрастающейся криминальной империи, превратив, по существу, в хорошо оплачиваемую проститутку.
Жанна рано поняла, каким серьезным оружием в борьбе с отчимом может стать ее тело. Если бы не воспоминания детства, она бы давно убила своего благодетеля. Но, подобрав ее на вокзале в пятилетнем возрасте, где ее бросила мать, Митрохин окружил девочку заботой и вниманием. Он сделал все от него зависящее, чтобы приемная дочь росла счастливой. Лишь позже Жанна поняла, какую немаловажную роль в этом сыграло то, что уже ребенком она была необыкновенно красивой, и Митрохин воспитывал ее для себя, терпеливо дожидаясь своего часа.
