— Так. — Промежуток, заполненный только треском помех, а потом ответ: — Корабль его примет.
— Благородно со стороны Корабля, — пробормотал Анджелалти.
Корбиньи бросила на него укоризненный взгляд, хотя он говорил не настолько громко, чтобы быть услышанным сквозь помехи.
— Прошу сообщить Будущему Капитану о нашей большой радости по поводу его возвращения, — проинструктировало радио. — Конец официальной части. Корбиньи?
— Да, мама?
— Ты здорова?
Она поколебалась, посмотрела на мягкие руки, которые с неподобающей им быстротой двигались по пульту. Наклонив голову, почувствовала, как качнулась тяжелая коса, ощутила тяжесть грудей. У нее была мысль… но одна мягкая рука нажала на кнопку передачи.
— Я здорова.
— Голос не похож на твой.
— Прошло несколько лет — а связь плохая.
— Да, правда. Тогда до стыковки, дочь.
— Мама…
Индикатор связи погас.
Она сидела, застыв на месте, глядя на погасший глазок и пытаясь думать…
— Корбиньи!
Это ее окликнул Анджелалти. Она глянула на него.
— Для стыковки нужно ввести коррективы, — сказал он осторожно. — Я сделал бы это сам, но ты говорила, что пульт может счесть мое прикосновение… отталкивающим.
— Да, — сказала она, отдавая приказ мягким незнакомым рукам.
В конце концов это ее долг. Тот же долг, который отправил ее из дома, оторвал от привычной жизни и заставил оказаться среди планетников на десятке миров — и в итоге в Синем Доме. Долг — это единственное, что у нее оставалось. И она будет выполнять свой долг с честью, пока ее не лишат даже долга.
Глава сорок седьмая
Стыковка была проведена под стоны и скрипы различных механизмов Корабля. По ее окончании Корбиньи осталась сидеть в кресле пилота с потными и холодными руками, глядя на пульт управления, где индикаторы один за другим меняли зеленый цвет на желтый — это „Зеленодол“ постепенно брал на себя функции „Гиацинта“.
Наконец весь пульт заполнился янтарными огнями, она сидела и смотрела на индикаторы, пока они не слились воедино, сияя, словно маленькое солнце. Уже скоро.
— Корбиньи?
Это опять был Анджелалти, вернувшийся от своих — неизвестно каких — дел, которыми он отправился заниматься, как только убедился, что стыковка идет нормально. Он вздохнула и закрыла глаза, чтобы не видеть расплывающегося сияния индикаторов пульта.
— Корбиньи!
В его голосе звучало упрямство и нотки приказа. Он вздохнула, развернула кресло и открыла глаза.
Он стоял в дверях, держа в одной руке Трезубец, а в другой — аварийный бакен. Свидетель Телио маячил у него за правым плечом.
— Стыковка завершена?
— Мы соединены с Кораблем, — сообщила она ему, слыша, как усталость звучит в голосе, который ей не принадлежит. Она махнула рукой на пульт. — В мирном союзе.
— Нам разрешено входить?
— О. Да. — Она встала и нахмурилась на бакен. — Зачем ты его взял?
— Память мне говорит, что на Корабле всюду, кроме Сада, темно, а у меня глаза всегда были слабыми. Позволь мне воспользоваться средством, с помощью которого я смогу ясно разглядеть лица Экипажа.
Темнота. Она об этом не подумала. Для нее на Корабле прежде никогда не было темно. Она кивнула.
— Тогда идем, кузен.
Она открыла люк и вылезла первой, попав в темноту настолько густую, что она громко вскрикнула, выбросила вперед руки — и чуть было не упала. Чьи-то пальцы больно впились ей в запястье и чей-то голос у нее над головой отрывисто приказал молчать. А потом ее отпустили, но ничего не было видно, хотя она напрягала глаза так, что темнота стала сочиться радугами…
Свет — великолепный и золотистый, дрожащий от подсевших аккумуляторов — залил причал.
— Гораздо лучше, — сказал Анджелалти и легко спрыгнул на причал.
Следом за ним вылез Свидетель со второй лампой с „Гиацинта“.
— Так. — Анджелалти высоко поднял свой бакен и секунду смотрел, прищурившись, на выстроившийся перед ним Экипаж. — Ага.
Он шагнул вперед, неся в руке Трезубец, и встал перед женщиной с измученным лицом, которая была чуть выше остальных — и чуть более худой.
— Полагаю, вы — моя тетя Мейл. По крайней мере так я вас называл, верно? Лучшая подруга моей матери.
— Да, правда, — согласилась Мейл Фазтерот. — И надеюсь, ее сына тоже.
Она помедлила. „Дело в синих глазах, — подумала Корбиньи. — Или в том, что он так похож на планетника…“
— Вряд ли вы найдете во мне большое сходство с ней, — ответил Анджелалти будто извиняющимся тоном. — Мой дядя всегда говорил, что я похож на отца.
— Не совсем так, — возразила Мейл. — Хотя я припоминаю, что у него глаза были голубые… Его звали Иова Флэнри. Я покажу тебе, где о нем написано в Вахтенном журнале.
— Это будет очень любезно, — откликнулся Анджелалти, и Корбиньи удивилась, как мягко говорит этот человек, проклинавший Корабль и Экипаж.
Он еще раз обвел взглядом кольцо лиц.
— Боюсь, что больше никто…
— Меня ты не знаешь, да?
Озорник вышел из-за других. Волосы у него топорщились, одежда была смята. Анджелалти посмотрел на него сверху вниз.
— Велн Кристефион, — негромко сказал он и поклонился, не выпуская из рук Трезубец и фонарь. — Кузен.
Озорник моргнул, несколько опешив, но быстро пришел в себя и указал на бакен.
— А зачем тебе это?
— У меня слабые глаза, — ответил Анджелалти. — Учись проявлять снисхождение к чужим недостаткам.
Мальчишка снова моргнул и открыл рот, намереваясь выпалить еще бог знает какую бестактность. Какая-то женщина поспешно сжала ему плечо:
— Велн!
Он замолчал, а Анджелалти перевел взгляд на эту женщину.
— Сиприан Телшовет?
— Она самая, — отозвалась она спокойно, хотя на ее лице отразилось беспокойство, а на руке, сжимавшей плечо мальчишки, побелели костяшки пальцев. — Главный Навигатор.
Он кивнул и посмотрел ей прямо в глаза.
— Моя вендетта умерла с моим дядей. Ты передо мной так же чиста, как и мальчик.
На ее лице отразилось облегчение, и пальцы, стиснувшие плечо мальчика, разжались.
— Я тебя слышу… Капитан.
— А он — Капитан? — спросил неукротимый Велн, и его вопрос шорохом пролетел по кругу Членов Экипажа, но никто не дал ему ответа. Мальчик вырвался от матери. — А где кузина Корбиньи? — воскликнул он.
Анджелалти строго посмотрел на него, а Корбиньи почувствовала, как сердце у нее екнуло, а тело вдруг облилось потом. Она облизнула губы.
