Топором орудовал Велн. Финчет увидел, как мальчишка уронил топор на землю, и дрожащей рукой вытер лоб.
Финчет вытащил ноги из-под обломков и осторожно зашагал по щебню. Мальчишка обернулся — и улыбка снова сделала его лицо совсем юным под налипшим песком.
— Дядя! Ты живой?.. То есть ты не ранен?
— Вроде бы цел, — ответил он и остановился, пережидая приступ кашля. — Дым, — пояснил он в ответ на встревоженный взгляд паренька и тоже улыбаясь ему. — Я ведь сказал тебе, что мы сядем. Правильно я говорил, юный Велн?
Он получил ответную улыбку, хотя и усталую.
— Верно, дядя.
Финчет кивнул и демонстративно осмотрел прорубаемую дорогу.
— Вижу, что ты потрудился. Наверное, у тебя есть план. Велн показал рукой поверх развалин, за угол бывшего коттеджа в хаос, который когда-то был лесом:
— Ремонтный люк.
— Разумно. — Финчет немного подумал, посмотрел на мокрую от пота рубашку паренька, на мрачное лицо и дрожащие руки. — А может, доберемся туда и без расчистки бульвара, — сказал он. — Давай посидим и подумаем.
Они уселись по-турецки прямо посреди щепок. Мальчик сидел прямо и напряженно, старик прислонился спиной к бревну.
— Если пойдем налегке, — сказал Финчет, — то, наверное, доберемся до люка без проблем. Ты нашел веревку?
Велн слегка дрожащей рукой показал на аккуратную стопку в углу, образованном двумя сцепившимися ветвями. Финчет присмотрелся, кивнул.
— Веревка, топорик, ножи, фляжка, Книга, комм… молодец, юный Велн! Есть приличный шанс вылезти и посмотреть, где мы устроились на отдых. — Он пристально посмотрел на мальчика. — Сейчас пойдем или отдыхать будем?
— Сейчас, — решительно ответил Велн.
Финчет снова кивнул, с трудом поднялся на ноги и наклонился над тщательно собранными припасами.
— Для страховки пойдем связкой, — пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к пареньку. — Я возьму большой топор, нож и бухту веревки на плечо…
— Я тогда маленький топорик, нож и фляжку, — сказал Велн.
— Годится. Тогда комм — мне. Книгу сунь сзади себе за пояс.
Беря предметы один за другим, он передал Велну его долю. Проверяя, надежно ли пристегнут к поясу комм, он вдруг почувствовал, как крепкое юное тело налетело на него, а худые руки сомкнулись на его талии.
— Ох, дядя, как я рад, что ты жив и здоров! — Велн говорил невнятно, потому что лицом уткнулся Финчету в бок. — Мне было так страшно… Ты дышал, но когда я попробовал тебя распрямить, ты застонал, и я подумал, что у тебя переломы. И я собрался прорубить дорогу и пойти… пойти за помощью…
— Ладно, ладно. — Финчет обхватил руками судорожно вздымающиеся плечи. — Ты держался молодцом, парень — лучше некуда. Просто мы, старики, немного хуже переносим встряски. Я в полном порядке. Давай связываемся и идем.
Шмыгая носом, Велн кивнул, отстранился и терпеливо стоял, пока Финчет обвязывал его вокруг пояса веревкой, отмерял какую-то длину и привязывал вторым концом себя.
— Вот теперь нормально.
— Пошли гулять, — услышал он у себя за спиной слова мальчишки — и они отправились к люку.
Конечно, прогулкой это было трудно назвать. Это был настоящий кошмар ненадежных опор и вертящихся бревен, камней, поворачивавшихся под неудачно поставленным сапогом и неожиданно падающих веток. Рощи местами превратились в непроходимый бурелом, и дважды пришлось делать длинные обходы — и это еще было не самое худшее.
Несколько часов спустя они добрались до люка — грязные, потные, дрожащие от усталости. Потом они по очереди рубили завалившие люк ветви. Когда он был расчищен, Финчет шагнул вперед, мысленно помолился богам космоса и звезд, чтобы люк не был заклинен, всем телом навалился на рукоять и толкнул ее.
Вопреки опасениям, люк открылся — и Финчет вылетел прямо в объятия какого-то человека.
Пойманный, Финчет поморгал на ярком — солнечном! — свете, присмотрелся к лицу своего противника. Оно носило яркое сходство с лицом, которое он недавно видел.
Он прокашлялся и сказал, глядя в изумленные глаза планетника:
— Я — друг Свидетеля Телио. Счел бы любезностью, если бы вы отвели меня и мальчика к нему.
Глава шестьдесят седьмая
Эта комната была меньше той, в которой очнулся он сам. Ее стены укрывал мех, в углублении почти в середине комнаты горел огонь. У дальней стены стояла кровать, заваленная по-королевски роскошными мехами.
Навстречу Лалу, едва перешагнувшему порог, заспешила крошечная фигурка, взволнованно размахивающая руками.
— Прошу прощения, но ей очень плохо. Ей нужен покой и ее ни в коем случае нельзя беспокоить. Пожалуйста, оставь ее. Мы известим тебя.
Лал остановился и заглянул под капюшон, обнаружив там лицо столь же юное, сколь древним было лицо Привратницы.
— Ты знаешь, кто я? — спросил он.
Мальчишка раздраженно откинул капюшон, открыв черные косы и кольцо белого металла в мочке уха:
— Ты — Трезубцедержец, — ответил он. — Но она больна. Целители говорят, что она может умереть. Прошу тебя, не зови ее сейчас — возьми кого-нибудь другого!
— Например, тебя? — спросил Лал и увидел, что лицо мальчика напряглось. Он протянул руку и кончиком пальца дотронулся до серьги. — Что она означает?
— Я учусь на целителя, — ответил мальчик. — Позволь мне привести кого-нибудь, кто наблюдал бы за ней вместо меня, Трезубцедержец, и я пойду с тобой.
— Отважное сердце. Но я, знаешь ли, и сам ранен и должен отдыхать. Я пришел только сидеть с моей кузиной, чтобы она не очнулась без родни. — Он посмотрел на заваленную мехами постель. — И если она будет умирать, я хотел бы быть с ней. Ты можешь позволить мне это, обучающийся целительству?
Мальчик колебался в нерешительности, и тут за спиной у Лала раздался спокойный голос Привратницы:
— А как ты ему помешаешь, малыш? Мальчик понурился.
— Это правда, — признал он, но тут же пристально посмотрел на Лала и схватил его за одеяние. — Поклянись мне, — сказал он, — что не нарушишь ее покой!
Привратница громко ахнула. Лал улыбнулся, на секунду увидев не этого маленького ученика лекаря, а худого светловолосого найденыша с яростным взглядом и собственными требованиями. В память об Эдрете он протянул руку и ласково положил ее на темную голову ребенка.
— Клянусь.
Успокоенный мальчик отступил, и Лал подошел к кровати. Кажется, он слышал голос Привратницы, но не стал слушать ее слова. Он не заметил, когда она ушла, оставив его на попечении ученика. Он видел только кровать — и ту, которая лежала на ней неподвижно.
Ее лицо побледнело на фоне богатых мехов: медовая кожа превратилась в сливочную. Морщины пролегли на лбу, по краям глаз, вокруг рта, словно даже во сне она была полна страдания. Длинные волосы лежали слипшимися тусклыми прядями, переплетаясь местами, словно паутина, а рука с беспомощно полусогнутыми пальцами бессильно бледнела на мехах.
