– Вы имеете в виду людей на тиранитском крейсере? А может быть, они хотят, чтобы мы поверили в это? Во всяком случае, их единственное открытое действие – просьба, чтобы послание доставили непосредственно мне.
– Непосредственно Автарху, верно.
– Больше ничего?
– Больше ничего.
– Они не заходили на почтовый корабль?
– Нет, они обращались через связь. Почтовая капсула была задержана в двух милях от крейсера корабельной сетью.
– Коммуникация была визуальной или только звуковой?
Визуальной, в том-то и дело. Свидетели описывают говорившего как молодого человека «аристократической наружности»! Я, правда, не совсем понимаю, что они имеют в виду.
Кулак Автарха медленно сжался.
– В самом деле? И его не сфотографировали? Это ошибка.
– К сожалению, капитан почтовика и не подозревал о том, что это важно. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
Автарх не ответил.
– И это все послание? – спросил он.
– Совершенно верно. Одно слово, которое мы должны были доставить непосредственно вам. Мы, естественно, этого не сделали: в капсуле могла быть бомба. Так убивали многих.
– Да, и автархов тоже, – согласился Автарх.
– Только одно слово – «Джилберт»…
Автарх сохранял спокойствие, но было заметно, что это давалось ему нелегко. На самом деле он чувствовал себя неуверенно, и это состояние ему крайне не нравилось. Он вообще не любил напоминаний о том, что власть его небезгранична. Автарх не должен иметь никаких ограничений, и на Лингейне их не было, если не считать законов природы.
Лингейн не всегда управлялся автархами. В прошлом планетой правила династия торговых принцев. Семьи, первыми создавшие внепланетные торговые станции, стали аристократией государства. Они не были богаты землей и не могли соперничать с ранчерами и другими вельможами из соседних миров. Но у них были деньги, и они могли купить тех же ранчеров и вельмож, что, кстати, иногда и делали.
Судьба Лингейна была типичной для государств, управляемых (или, вернее, лишенных управления) подобным образом. Власть переходила от одной аристократической семьи к другой. Различные группы поочередно отправлялись в изгнание. Хроническими стали интриги и дворцовые перевороты. И если Директорат Родии был для сектора примером устойчивости и упорядоченного развития, то Лингейн стал образцом нестабильности и беспорядка. «Непостоянный, как Лингейн», – говорили люди.
На первый взгляд казалось, что печальный исход неизбежен. В то время как соседние планеты объединились и становились могущественными, гражданские смуты на Лингейне делались все дороже и опаснее. Настал момент, когда население планеты было готово поступиться чем угодно во имя спокойствия. Поэтому на смену плутократии пришла автократия – ценой частичной утраты свобод. Власть сконцентрировалась в руках одного человека. Но этот человек дружелюбно относился к населению, используя его как противовес несмирившимся торговым династиям.
При автархах Лингейн разбогател и окреп. Даже тираниты, напавшие на него в расцвет своего могущества, немногого добились. Правда, они не были побеждены, но были остановлены. И шок от этого остался навсегда: после нападения на Лингейн тираниты не завоевали ни одной планеты.
Все остальные Затуманные королевства тираниты превратили в своих бесправных вассалов. Лингейн, однако, остался «дружественным государством», теоретически равным «союзником» Тирана, и права его были закреплены договором.
Автарха такая ситуация не обманывала. Шовинисты планеты могли позволить себе роскошь считать Лингейн свободным, но Автарх знал, что тиранитская опасность все это время была на расстоянии вытянутой руки, не дальше.
И, возможно, сейчас дело шло к концу. «Союзник» решил сжать их в своих медвежьих объятиях. И сам Автарх, безусловно, дал им для этого долгожданный повод. Тайная организация, созданная им, хотя и малоэффективная сама по себе, была достаточным основанием для карательной операции, которую могли предпринять тираниты. Юридически Лингейн был виновной стороной.
Неужели крейсер – первый сигнал начала операции?
– Корабль охраняют? – спросил Автарх.
За ним наблюдают. Два наших торговых судна, – Риззет криво усмехнулся, – находятся в пределах показаний массометра.
– Ну и что вы обо всем этом думаете?
– Не могу понять… Единственный Джилберт, который мне известен, – это Джилберт Хинриад с Родии. Вы имели с ним дело когда-нибудь?
– Видел во время последнего посещения Родии, – сказал Автарх.
– Вы, разумеется, ничего ему не говорили?
– Разумеется.
– Может быть, вы допустили какую-то неосторожность, – Риззет подозрительно прищурился, глядя на Автарха, – и тираниты узнали об этом от Джилберта? Хинриады в наши дни славятся своим слабоумием. И теперь расставлена ловушка, чтобы окончательно поймать вас?
– Сомневаюсь. В неподходящее время все это происходит. Я отсутствовал на Лингейне больше года, прибыл на прошлой неделе, через несколько дней снова улетаю. Сообщение пришло именно в те редкие дни, когда меня можно застать здесь.
– Вы не думаете, что это совпадение?
– Я не верю в совпадения… Существует только одна возможность все выяснить до конца. Поэтому я сам полечу на этот корабль. Один.
– Но это невозможно, сэр! – изумился Риззет. Маленький неровный шрам над его правым ухом внезапно покраснел.
– Вы запрещаете мне? – сухо спросил Автарх.
Все же он был Автархом. Лицо Риззета вытянулось, и он проговорил:
– Как вам будет угодно, сэр.
На борту «Беспощадного» ожидание становилось все более напряженным. Двое суток корабль не сходил с орбиты.
Джилберт с неослабевающим вниманием следил за приборами.
– Вам не кажется, что они приближаются? – нервно спросил он.
Байрон брился, осторожно обрызгивая лицо тиранитским эрозийным аэрозолем. Он бросил взгляд на экран.
– Нет. Зачем им это? Они просто следят за нами.
Он сосредоточился на трудном участке верхней губы и нахмурился, ощутив на языке кисловатый вкус аэрозоля. Тираниты пользовались им почти виртуозно. Несомненно, в умелых руках это самый быстрый из всех существующих способов бритья. В сущности аэрозоль представлял собой превосходный растворитель волос, который не действовал на кожу. И давление на кожу было не больше, чем от дуновения ветерка.
Но Байрону этот способ не нравился. Ходили слухи, что у тиранитов рак кожи лица бывает гораздо чаще, чем у других людей, и многие приписывали это их способу бриться. Байрон впервые задумался: а не лучше ли полностью и навсегда убрать волосы с лица? В некоторых районах Галактики это практиковалось. Однако он тут же отказался от этой мысли: волосы убираются навсегда, а мода снова может вернуться к усам или бакенбардам.
