– Вот здесь и располагайтесь, – пробасил бородач, – ужинать будем внизу, в столовой, а если захотите, можно и сюда ужин подать.
И не дожидаясь нашего ответа, хозяин направился к лестнице.
Фрик посмотрел на меня, улыбнулся своей беззубой улыбкой и предложил:
– Выбирайте, господин сияющий дан, какая комната вам больше подходит.
– Что ж тут выбирать, господин вольный дан, – в тон ему усмехнулся я, – На мой взгляд эти комнаты совершенно одинаковы, так что… А, впрочем, я выбираю эту.
Я кивнул в сторону комнаты, окошко которой выходило на улицу.
– Отлично! – Воскликнул шут, – мне досталась тихая комната, как раз то, что нужно для занятий поэзией!
– А я воспользуюсь этим окошком, чтобы после ужина погулять по селу… не беспокоя нашего хозяина. – Задумчиво, словно бы про себя проговорил я.
И вдруг после этих моих слов круглое лицо Фрика вытянулось, а в его крошечных глазках плеснуло страхом.
– Не надо выходить из дома после наступления темноты! – хрипловато, но нисколько не заикаясь и совсем не шепеляво произнес он. – Не надо!..
– Почему?.. – Удивился я, – или ты думаешь, что мне может что-то угрожать?..
Фрик прошел в комнату, уселся на постель и, подняв на меня свои округлившиеся глазки, спросил:
– Ты, господин сияющий дан, в самом деле не знаешь, что творится в этом селе во время праздника Дня Избавления от Напасти?
В его голосе сквозило явное недоверие, он подозревал, что я скрываю свою осведомленность с какой-то непонятной ему целью.
– Я действительно не знаю, что творится в этом селе во время праздника Дня Избавления от Напасти, – со всей возможной убедительностью ответил я и добавил, – более того, я до сегодняшнего дня даже не знал о существовании такого праздника!
Шут долго смотрел на меня недоверчивыми глазами и наконец сдался.
– Тогда слушай… – вздохнув, проговорил он и принялся рассказывать:
– Этот произошло более пятидесяти лет назад. В селе внезапно начался падеж скота – ежедневно в возвращающемся с выгона стаде не досчитывались трех-четырех коров, пяти-шести овец. Люди перестали выгонять скотину, но это ничего не дало – скотина дохла и в хлевах. Причем она не просто издыхала, мертвые туши раздувало чуть ли не вдвое, а по шкуре рассыпало огромные, с кулак взрослого мужчины гнойники. В течение месяца количество скота в селе уменьшилось вдвое. Местные знахари, до той поры прекрасно справлявшиеся со всякими скотскими болезнями, ничего не могли поделать с этой бедой, а потому в село из столицы был приглашен известный в то время маг, вар Корцак. Трое суток вар Корцак колдовал над сдохшей скотиной, после чего заявил селянам, что на село спущена Напасть. Кем она спущена он не сказал, а избавиться от нее можно было только совершив определенный обряд. Вар Корцак научил жителей Ушиц этому обряду и… вернулся в Мерану.
Шут неожиданно замолк, отведя глаза к темнеющему окну, а я нетерпеливо спросил:
– Как назывался этот обряд и в чем он заключался?!
Еще раз вздохнув, шут продолжил свой рассказ:
– Назывался он Возжжение очищающего огня, а заключался… Ну-у-у… Надо было поймать кого-то из проклятого народца и сжечь его на центральной площади, связав специальными путами, которые называются… путы принуждения. Сделать эти путы довольно сложно, и далеко не каждому по силам, поэтому человек, способный их сотворить пользуется в селе большим авторитетом. Во время обряда на площади должно быть много народу, чем больше тем лучше, и все собравшиеся должны петь Гимн Избавления. По словам вар Корцака Напасть обязательно явится к месту сожжения нечисти, а Гимн Избавления швырнет ее в огонь…
– Знаешь, мой дорогой шут, – перебил я Фрика язвительно-насмешливым тоном, – я уже наблюдал такой обряд и, помнится, рассказывал тебе о нем. Вот только устроитель этого обряда уверял меня, что его описание он почерпнул из… моей книги!
Фрик опустил глаза и неуверенно пробормотал:
– Разве я кого-то обвинил в плагиате?..
И тут же, вскинул на меня взгляд:
– Да и не в этом дело… Сейчас во многих городках и селах Высокого данства проводят такой обряд… э-э-э… в особо торжественных случаях, и только в Ушицах он проходит ежегодно. А кроме того… здесь он имеет весьма своеобразные отличия…
– Ну-ну!.. – насмешливо подбодрил я его.
Взгляд Фрика сделался укоризненным.
– … И эти отличия… ужасающи!.. – Он сделал крошечную паузу, словно акцентируя последнее слово. – Дело в том, что в Ушицах и их окрестностях давным-давно невозможно поймать никого из нечисти, но селяне эту проблему решили просто – они сжигают любого незнакомца, которого им удается задержать в селе в этот день. Если таких «незнакомцев» оказывается несколько, они сжигают их по очереди, пока кто-нибудь из собравшихся на площади жителей не увидит бросающуюся в очищающий огонь Напасть. Правда, практически всегда Напасть видят при сожжении первой же жертвы… Просто они готовы ее увидеть! Но остальным тоже достается – их, как я тебе говорил, калечат…
Фрик опустил голову, вздохнул, словно выполнил тяжелую работу, и снова поднял глаза:
– Теперь, господин сияющий дан, ты понял, почему я не хочу, чтобы ты выходил сегодня вечером из дома?
Однако я, вместо ответа задал свой вопрос:
– А что же высший дан?.. Как он реагирует на то, что у него под носом справляются такие… праздники?!
– А что высший дан? – Пожав плечами, повторил мой вопрос Фрик, – какое ему дело до пропавшего или покалеченного кхмета или даже захудалого дана… Мало ли их пропадает по всему данству?!
– Ну, значит, тогда мне ничего не угрожает, – усмехнулся я, – вряд ли в этом селе поднимут руку на сияющего дана Высшего данства. Ведь пропажу такого лица высший дан вряд ли оставит без расследования.
– А селяне представят высшему дану кровавые доспехи и скажут что сняли их с самозванца! – Прошепелявил Фрик со своей обворожительной улыбочкой.
У меня уже был готов достойный ответ на его ухмылку, но тут я вдруг увидел в его маленьких, лишенных ресниц глазах притаившийся страх, так не вязавшийся с его усмешкой… Страх за меня! Я невольно шагнул к нему, положил на его плечо облитую металлом ладонь и мягко произнес:
– Не волнуйся, поэт, все будет хорошо!..
Шут быстро опустил глаза, пряча от меня свое беспокойство и поднялся с постели.
– Я пойду к себе… – каким-то вялым голосом проговорил он, – а господин сияющий дан сам позаботится о себе.
Не поднимая опущенной головы и пришаркивая ногами, он вышел из моей комнаты.
Я подошел к окну и выглянул наружу. Переулок, в котором стоял приютивший нас дом, был совершенно пуст, но над крышами домов, стоявших с противоположной стороны, разгоняя опускающийся сумрак, вставало яркое колеблющееся зарево.
