Я безразлично повернулся к темнеющему в паре десятков метрах зданию. У правого угла дома засветилось одинокое окошко, но я не обратил на это внимания. Прижав левую ладонь к груди, я глубоко вздохнул, а затем выметнул ладонь вперед, в сторону темного дома…
И дом вспыхнул…
Пламя полыхнуло сразу изо всех окон, словно огонь уже давно разгорался внутри, давно жрал старое, высушенное дерево его внутренних стен, и только ждал моего приказа, чтобы вынырнуть наружу, показаться, заняться наружной оболочкой здания!
– Господин, пощадите его, погасите огонь!.. – Раздался справа тонкий девчачий голосок.
Я повернул голову. Шагах в пяти от меня стояла Мара и, прижав оба кулачка к груди, полными ужаса глазами смотрела на огонь, – Господин, я не хочу мести!..
– Это не месть, дитя мое… – спокойно ответил я, – это даже не возмездие… Это кара!
– Но там, в доме, были его жена и дети! – Воскликнула она.
Я немного помолчал, глядя в бушующее пламя, а потом, стараясь быть спокойным, произнес:
– И это кара!..
– За что?! – Мара изумленно посмотрела на меня.
– За его ложь, – ответил я, – он сам сказал мне, что его жена и дети уехали в столицу… Он сам убил их!
Я посмотрел на висящего Корду. Голова кхмета свесилась на грудь, одежда и буйная, нечесаная шевелюра дымились. Но я не взволновался за неподвижного гиганта – он был уже мертв.
И тут слева донесся тихий, какой-то прозрачный, почти нечеловеческий голос:
– Ода огню!
Я быстро обернулся и увидел, что совсем рядом стоит Фрик и, глядя в бушующее пламя огромными, остановившимися глазами, словно в трансе, бормочет:
– Из огня не возьмешь, из огня не всплывет,
То, что брошено в пламя, навек пропадет,
И из серой трухи, что оставит огонь
Не взойдет ничего, только смрадная вонь!
Нет слезы, чтоб залить этот пляшущий гул,
Нету ветра, чтоб демона-пламя задул,
Тролль тяжелый не сможет огня затоптать,
Только искру оставь – пламя вспыхнет опять!
Все горит – и железо, и камень, и лед,
В человечьей крови пламя пищу найдет,
И в зеленой траве, и в прибежище рыб,
Средь речного песка, среди каменных глыб!
Вы живым положите меня на костер —
Ох, как будет гореть прощелыга и вор,
Вас порадует копоть и искр кружева,
И судей приговор, и худая молва!
Только белую кипень рифмованных строк
Что легла под пером в свой черед и в свой срок,
Я молю люди вас, я молю, я молю!..
И вдруг Фрик рухнул на колени и из его горла вырвался дикий, безудержный вопль:
– Не давайте огню!!! Не давайте огню!!! Не давайте огню!!! Не дава-а-а…
Он упал ничком и забился в страшной, корежащей тело судороге!
Я бросился к шуту, но первой возле ее тела оказалась Мара. Девушка присела около бьющегося Фрика и поймала своей узкой ладонью его высокий, покрытый испариной лоб. И шут мгновенно успокоился, его тело расслабилось, дыхание стало ровнее. Я внимательно посмотрел на девушку, и она ответила, словно почувствовав мой взгляд:
– Бабушка Грета сумела многому меня научить…
– Что с ним?! – Шепотом спросил я.
– У него какое-то большое горе… – так же шепотом ответила Мара, – какая-то огромная потеря. И он никак не может ее забыть!
На мой взгляд с Фриком случился самый обычный эпилептический припадок на почве рифмоплетства, но спорить с Марой я не стал. Вместо этого я поинтересовался:
– А перенести его на мою постель можно?..
– Конечно, – ответила девушка, – только я пока что должна держать свою руку у него на лбу. Когда он уснет, я смогу снять руку.
Показав кивком, что понял юную целительницу, я аккуратно просунул руки под спину и ноги малыша Фрика и без труда поднял его. Девушка все так же держала свою ладонь на его лбу, и такой вот сплоченной группой мы направились в мой маленький домик. С трудом протиснувшись в дверь, мы все-таки смогли доставить Фрика до кровати, не дав ему снова разбушеваться, после чего Мара устроилась рядом с лежащим шутом, а я отошел к окну и присел на стул. Зарево пожара настолько ярко освещало домик, что внутренность его была видна лучше, чем днем.
Так мы просидели довольно долго. Пожар начал стихать, и несмотря на поднявшийся ветер, несильный, но упорный, пламя присело, прижалось к земле. Видимо, вопреки фриковой оде, огонь мог питаться далеко не всем.
Я смотрел в окошко на ленивые всполохи, пробегавшие по обугленным останкам здания и пытался понять, кто же устроил побоище и пожар – я сам или тот неведомый дух, который перебил эльфов на дороге?.. А может быть тот дух был всего лишь плодом моего воображения, возбужденного схваткой?! Но тогда откуда у меня такая… кровожадность?! А может быть она всегда была присуща мне, но ее подавляли условия моей прежней жизни, и вот теперь, здесь, в этом Мире…
В этот момент на мое плечо легла легкая девичья рука, и голосок Мары прошептал:
– Ваш друг уснул… Я попробовала помочь ему забыть его горе, только мне это не удалось… Он, правда успокоился, но… ему нельзя смотреть на большой огонь!
– Ты думаешь, он побывал в пожаре?..
– Нет, господин сияющий дан, если бы он спасся из пожара, у него не было бы… горя, а испуг проходит быстро. – Она покачала головой, – в огне… в большом огне сгорело что-то очень для него дорогое – любимая девушка, друг, может быть любимое животное, оно потеряно навсегда, поэтому для вашего друга нет… избавления! Для него есть только одно средство – время.
– Послушай, Мара, – я внимательно взглянул в лицо девушки, – А твоя бабушка Грета никогда тебе не рассказывала о такой… э-э-э… болезни, когда человек вдруг, ни с того, ни с сего начинает задыхаться и… умирает?!
Мара немного подумала, глядя в окно на утихающее пламя, потом отрицательно покачала головой, но вдруг застыла на полудвижении и вскинула на меня испуганные глаза:
– Господин сияющий дан, как странно, что вы меня об этом спросили!.. Откуда вам известно о такой… смерти?!
– Ну… просто я видел… умерших…
Мара медленно подняла правую ладошку и прижала ее к губам. Несколько секунд она не отрываясь смотрела мне в лицо, словно отыскивала в нем признаки… шутки, а затем, опустив руку и глубоко вздохнув, она сказала:
– Бабушка Грета была… нет, не волшебницей, она никогда не ворожила и не лечила с помощью заклинаний. Но она умела разговаривать с Землей, с текучей Водой, даже с Воздухом, когда тот был достаточно спокоен… Однажды утром она вернулась с поля после такого разговора. Ночь была очень тихой и ей удался долгий разговор с Воздухом. Бабушка пришла и сразу легла спать, но я заметила, что она очень напугана. Когда она проснулась, я спросила у нее, что ей поведал Ветер, и она, не сразу, а немного подумав, рассказала, что в Мир скоро придет новая Смерть – именно такая, про которую вы спрашиваете! А теперь получается, что она уже пришла…
