– Прошу, господин сияющий дан, вот моя комната.
Однако входить я не стал. Осмотрев с порога небольшую и очень чистую спаленку, я повернулся к девушке и спросил:
– А где располагается Фрик?..
– Господин Фрик живет в соседней комнате… – ответила девушка и, улыбнувшись, добавила, понизив голос, – господин Файр, хозяин гостиницы, большой и старинный друг господина Фрика, он даже отказался брать с нас деньги за жилье!..
«За это ему многое простится!» – Подумал я про себя, а вслух спросил:
– И что, шут сейчас дома?..
И тут Мара вдруг замялась:
– Ну-у-у… господин сияющий дан, он вообще-то дома, но… вряд ли вы сможете с ним сейчас поговорить…
– Почему? – Удивился я.
– Ну-у-у… – Снова затянула Мара, и я нетерпеливо перебил ее:
– Я раньше как-то не замечал в тебе склонности увиливать от ответов! В чем дело, девочка?!
Мара вздохнула и, потупившись, пробормотала:
– Господин Фрик очень много работал вчера вечером… Ну-у-у и ночью… он… это… – она еще раз вздохнула и закончила почти шепотом, – напился…
Я шагнул к соседней двери и толкнул ее. Дверь распахнулась, и в лицо мне ударил тяжелый дух застарелого перегара.
В комнатке, похожей как две капли воды на спальню, Мары, царил полный разгром. Можно было подумать, что на бывшего шута было совершено покушение, и он всю ночь отбивался от превосходящих сил наемных убийц. Сам Фрик валялся на смятой и расхристанной кровати, даже не накрывшись вывалившимся из пододеяльника одеялом. Правда, его замечательные рваные шорты были на месте, однако, если бы не хрипловатое, прерывистое дыхание, можно было бы подумать, что на кровати покоится бездыханный труп!
Я осторожно, сдерживая дыхание, приблизился к своему клеврету и заглянул ему в лицо. И без того не блещущая красотой физиономия опухла, под глазами проступили тяжелые синеватые мешки, а пересохшие бесцветные губы нервно подергивались во сне. Рядом с кроватью валялось несколько мелких монет.
– Та-а-ак… – протянул я и, наклонившись, потряс шута за плечо, – Фрик, проснись!..
Дыхание у лежащего навзничь тела на секунду прервалось, словно бы шут о чем-то задумался, затем он пробормотал нечто нечленораздельное и, отмахнувшись вялой рукой, попытался перевернуться набок.
Я выпрямился и оглядел небольшой прикроватный столик. На исписанной какими-то липкими разводами столешнице красовалось штук пять бутылок и большая, тяжелая глиняная кружка. Судя по потекам на горлышках, содержимое их было разным. Я поднял кружку и понюхал темную, мутноватую жидкость, плескавшуюся на дне. Запах был, мягко говоря, запоминающимся… и не совсем винным!
– Он сливает в кружку из всех бутылок, – прошептала за моей спиной Мара, – мешает эту смесь пальцем, потом этим пальцем рисует на столе какой-то непонятный знак и ставит на него кружку. После этого он шепчет непонятные слова и пьет…
Я повернулся и посмотрел Маре в глаза – в них плескалась горестная тоска.
– Ему очень плохо… – ответила она на мой взгляд.
– Конечно… – согласился я и пробормотал себе под нос, – надраться до такой степени!
Я снова взглянул на спавшего тяжелым наркотическим сном шута, а потом, не оборачиваясь предложил девушке:
– Знаешь что, оставь-ка ты нас одних…
– А что вы хотите делать?.. – Испуганно спросила та, отступая на шаг к выходу.
– Я попробую привести его в чувство, а ты постарайся достать какой-нибудь еды и кувшин чистой воды.
Мара немедленно протянула мне сверток, который все еще держала в руках, со словами:
– Вот еда… Я подумала, что, когда он проснется, ему надо будет поесть.
Я кивнул, принимая ее сверток, и пробормотал: – Умница!..
Мара еще раз неуверенно улыбнулась и вышла за дверь. А я снова повернулся к Фрику и на несколько секунд задумался. Прежде мне ни разу не приходилось «протрезвлять» алкашей, а потому я плохо представлял себе, каким образом приниматься за это дело. Можно было конечно просто поработать с кровью бедняги, но я боялся напортачить – все-таки в биохимии я разбирался, мягко говоря, не слишком хорошо. И тут мне в голову пришла, как мне показалось, дельная мысль. Фрик мог протрезветь самым естественным образом, только для этого ему требовалось время, а что если для его организма течение времени несколько ускорить!
На мой взгляд, пьяный шут должен был проспаться где-то часиков через пять. Прикинув в уме примерное расположение солнца, объем вдоха и выдоха Фрика, состояние окружающего воздуха и еще кое-какие параметры, я начал составлять заклинание. Получалось не слишком хорошо – для потребного мне ускорения времени не хватало кислорода, так что мне пришлось открыть окно. Пересчитав приток свежего воздуха и сделав поправку на тщедушное телосложение пьяницы, я закончил заклинание и немедленно его произнес. В комнате образовался легкий сквозняк, словно бы сам воздух принялся продувать лежавшее передо мной бесчувственное тело.
Прошло еще минут пятнадцать и в комнату осторожно заглянула Мара. В одной руке у нее был объемистый кувшин с водой, а в другой небольшая корзинка. Девушка аккуратно поставила кувшин на пол, достала из корзинки небольшой лоскут ткани и, смочив его водой, начала прибирать столик. Стоявшие на столе бутылки она, спросив взглядом моего разрешения, сложила в свою корзину.
Спустя пару минут, на вычищенный стол был поставлен кувшин, а свидетельства фрикова ночного пьянства были вынесены вон.
Прошло еще минут пятнадцать, сквознячок, гулявший по комнате, притих, и шут пошевелился. Затем он поднял правую руку и провел вялой ладонью по своему лицу. Вслед за этим его глаза открылись, и тусклый, бессмысленный взгляд уперся в потолок.
– Кто говорит, что истина в вине,
Тот сам до истины не допивался. Нет,
Пусть выпьет так, чтоб истиной запахло,
Тогда поймет, как было плохо мне! —
Едва слышно прошептали бледные истончившиеся губы, а вслед за этим глаза шута снова закрылись, он довольно бодро повернулся на бок, носом к стенке и… захрапел!
Я озадаченно почесал затылок и повернулся к Маре.
Та вздохнула с некоторым облегчением и едва слышно пробормотала:
– Он очень… устал.
Я понял, что даже если мне и удалось протрезвить Фрика, поднять его с постели у меня нет ни единого шанса. Да, признаться, мне этого и не хотелось делать – человек должен все-таки иметь полноценный отдых, а не какой-то там суррогат. Поэтому я взял Мару за руку, вывел в коридор и аккуратно прикрыв за собой дверь фриковой спаленки. Оглядев пустой коридор, я посмотрел девушке в глаза и негромко проговорил:
– Дитя мое, я уезжаю из города и потому заехал к вам попрощаться. Очень жаль, что мне не удалось поговорить с Фриком, я, знаешь ли, привык к нему, но, может быть это и к лучшему. Он мог снова увязаться за мной, а там, куда я направляюсь не место сумасшедшим поэтам и молоденьким девушкам.
