– И эту необходимую поддержку мне собираешься оказать ты?!
Я был несказанно удивлен.
Фрик неторопливо поднялся с земли, отряхнул, видимо, приобретенные в столице, вполне приличные штаны и шагнул на коричневые камни тракта.
– Ну, поддержку – не поддержку, а путешествие я вам скрашу! Ибо, как сказал мудрец – Одиночество вдвое увеличивает путь, добрая беседа вдвое сокращает его!
– Хорошо, – согласился я, – но давай договоримся таким образом – беседовать мы с тобой будем только до Трольих гор, а вот в горы ты со мной не пойдешь!
– Почему?.. – Быстро спросил Фрик.
– Мне не хочется лишать Высокое данство его будущего классика! – Усмехнулся я.
Фрик склонил голову на бок и задумчиво проговорил:
– Мне кажется, что в Трольих горах для моей персоны самое безопасное место. Вряд ли мощный дан Когг или любой другой дан сунется туда. А если они и сунутся, то наверняка им будет не до поэзии и поэтов… другие заботы будут их одолевать!
Он искоса посмотрел на меня и вдруг пожал плечами:
– Хотя, может быть господин сияющий дан и прав… Но ведь я не на службе господина сияющего дана, и как только сочту нужным, немедленно покину его сияющую особу!
Тут Фрик шутовски поклонился, развернулся и двинулся вперед по коричневым плитам.
Пурпурная Дымка тронулась следом, и около километра мы проехали в тишине, нарушаемой лишь едва слышным мурлыканьем шута – он продолжал напевать свою песенку. А затем я не выдержал.
– Мне кажется, ты обещал сокращать мой путь беседой?.. Так что же ты молчишь?..
– Я не молчу, – не оборачиваясь прошепелявил Фрик, – я творю!
– Творишь? – Удивился я, – что, прямо, вот так, на ходу?
– А ты считаешь, что творить можно только сидя в удобном кресле, в теплой комнате, с бокалом вина под рукой и теплой женщиной на коленях?! – Весело пришепетывая переспросил Фрик, незаметно переходя на «ты».
– Ну, с бокалом вина под рукой и теплой женщиной на коленях вряд ли можно натворить что-либо путное, хотя именно теплую комнату и удобное кресло я и имел в виду.
– И ошибся! – Довольно воскликнул шут, – в теплой комнате и удобном кресле можно сотворить нечто очень красивое, приторно сладкое, назидательно-умное, вот с такой вот моралью, – он не замедляя шага наклонился и мазнул своей ладонью где-то на уровне собственных щиколоток, – и бесконечно лживое!!!
– Ну… э-э-э… почему же обязательно лживое? – Слегка растерялся я.
– Потому что истинное слово рождается в истинной жизни: в грязи трущоб и рвани нищих, на широких рынках и истоптанных в пыль дорогах, среди людей живущих, а не ищущих в жизни смысла, правды, красоты…
– Ну-ну, дорогой мой, – воскликнул я, перебивая шута, – ты договорился до полной бессмыслицы! Каждый человек, способный думать о чем-то кроме жратвы, выпивки и блуда, ищет смысл жизни, правду жизни, красоту жизни.
– Да?.. – Шут бросил быстрый взгляд через плечо в мою сторону, – а чего их искать?.. Смысл жизни у каждого свой, и если кто-то говорит, что не видит этого смысла или не знает его – он, скорее всего, лукавит. То же самое и с правдой жизни – у сияющего дана она своя, у нищего кхмета – своя и у поэта – своя. Каждый отлично знает свою правду и крепко за нее держится. А красота?.. Что ж ее искать – вот она!..
И Фрик широко раскинул руки, словно хотел обнять все окружающее!
Я оторвал взгляд от неказистой фигуры шута и посмотрел вокруг. Широкая коричневая полоса северного тракта рассекала надвое темно-зеленую равнину, справа отороченную почти черной зубчатой канвой далекого леса, а слева подпираемую невысокими пологими холмами. Впереди, далеко, на самом горизонте, вставали горы – темные снизу и с розово подсвеченными солнцем вершинами. Картина и впрямь открывалась великолепная, но не далее как в километре, прямо у обочины виднелась широкая приземистая крыша одиноко стоящего здания, и это здание несколько портило пейзаж.
Фрик, казалось, тоже почувствовал, что темная крыша, видневшаяся у обочины дороги, не вписывалось в окружающее благолепие, и потому пискляво проворчал, продолжая разговор:
– Но есть и такие, которые даже истинную красоту стараются испортить… а, может быть им на эту красоту просто наплевать!..
– А что это за сооружение?.. – Поинтересовался я.
Фрик бросил в мою сторону косой взгляд и ворчливо пояснил:
– Это харчевня старого Шиги… Говорят, что когда-то этот самый Шига был капитаном гвардии высшего дана, но мне кажется – это выдумка. Слишком уж мало он похож на воина. Хотя…
– Так может быть, нам в этой харчевне пообедать?.. – Предложил я, прислушиваясь к своему пробуждающемуся голоду.
– Кухня у Шиги неплохая, – раздумчиво проговорил шут, – вино, правда, дрянь, где он только такое достает! Но с вином можно и до Ушиц подождать, там я знаю пару мест!..
И он звонко причмокнул, словно попробовав некоего божественного напитка.
Я настороженно посмотрел в спину шуту – слишком уж ярко было мое воспоминание о Фрике, валявшемся на смятой постели в столичной гостинице и о пяти опорожненных им емкостях из-под вина!
Но шут бодро вышагивал своими коротенькими ножками, и никакие тягостные воспоминания его, судя по всему, не мучили!
Спустя полчаса мы уже подъезжали к дверям харчевни. Ее одноэтажное, приземистое здание сложенное кое-как из разнокалиберных бревен, имело по фасаду шесть крошечных окошек, по три с каждой стороны от двери, а вот боковые стены были глухими. Огороженного двора и дворовых построек харчевня не имела, видимо на ночевку здесь никто не оставался. Метрах в полутора от фасада тянулась коряво сбитая коновязь, к которой было привязано с пяток разномастных лошадей, все под седлами. Судя по сбруе, лошади принадлежали военным людям, а одна из них была просто великолепна – гнедой жеребец с передними белыми бабками, тщательно расчесанными хвостом и гривой, в отделанной серебром сбруе.
Поскольку лошади не были расседланы, я решил, что их хозяева не собираются здесь задерживаться. Соскочив на землю, я решил было тоже привязать Пурпурную дымку к коновязи, но она энергично замотала головой, давая мне понять, что этого делать не стоит. Так что я просто бросил повод на жердину и шагнул на крыльцо харчевни.
Пока я рассматривал чужих лошадей и занимался собственной, шут успел проскользнуть внутрь, и я ожидал увидеть его уже за столом в окружении кувшинов с «мерзким» вином, но когда я поднялся на крыльцо, дверь внезапно распахнулась и Фрик вывалился наружу, прямо, можно сказать, в мои «объятия». Причем, было ясно, что его из харчевни просто вышвырнули. Я успел подхватить его подмышки и помочь удержаться на ногах, но когда он поднял ко мне свою физиономию, на ней был написан такой ужас, что с моих губ непроизвольно слетел вопрос:
– Кто это тебя так напугал?!
