– Постой, Сорока, подожди минутку!.. Я сейчас!..
Ее цветастый подол метнулся в сторону, и девчонка вихрем умчалась в дом.
«О-па!! – Усмешливо подумал я, – вот и в этом Мире у меня прозвище появилось!.. Ну да это Макаронин виноват, это он меня при всех школьным прозвищем дразнит!»
Василиса снова появилась во дворе буквально через пару минут, в одной руке у нее была небольшая котомка, похожая на солдатский вещмешок времен последней мировой войны, а во второй володьшин мешок и «мандолина». Подлетев ко мне, она протянула свою котомку мне и с коротким придыханием пояснила:
– Вот вам… на дорогу… Только ты не думай, я не потому, что ты пригрозил заклинание с плетня снять!.. Просто, нехорошо людей в дорогу так-то отправлять!..
– Спасибо, Василисушка… – Неожиданно для самого себя назвал я девушку «по-володьшеному», принимая из ее рук довольно увесистую торбу. Девчонка, не говоря ни слова и как-то застенчиво протянула Володьше его поклажу и, бросив в сторону молчавшей матери быстрый взгляд, неожиданно проговорила:
– Вы сейчас осторожно идите, старайтесь под деревьями держаться, на открытое место не выходить… – и, поймав мой недоуменный взгляд, добавила, – поутру-то, рано, баба-Ага у нас над лесом летает, так не дай вам случай на ее пути оказаться!..
– Баба-Ага?! – Удивленно переспросил я, но Василиса только махнула рукой и бросилась обратно в дом.
Лосиха, недобро посмотрела мне прямо в глаза, проворчала басом что-то вроде: – Шагайте, шагайте!.. – И тоже направилась в сторону дома.
Ну, мы и пошагали. Володьша, правда, притормозил, с тоской оглядываясь на захлопнувшуюся дверь, но я поторопил его взглядом, и мужичок, коротко вздохнув, потопал вперед, показывая нам дорогу.
Минут двадцать мы шагали по просыпающемуся бору молча, а затем Макаронина кивнул на володшину мандолину и чуть свысока бросил:
– Слышь, музыкант, ты бы, что ль, показал что умеешь на инструменте!.. Все веселее идти было бы!
Володьша удивленно посмотрел на долговязого Юрика и, чуть пожав плечами, ответил:
– Так кто ж на ходу музыку показывает?!
– Ой, – широко ухмыльнулся Юрик, – гляньте, композитор какой, на ходу по струнам не попадает!! – И, довольно хмыкнув, добавил, – Ладно, тогда я тебе музыку покажу.
Откашлявшись, Юрик несколько секунд помолчал, а затем вдруг объявил чуть ли не на весь лес:
– Любимая песня личного состава Железнодорожного отделения милиции «Если кто-то, где-то, что-то, как-то, вдруг!»
Он еще несколько секунд помолчал, и вдруг немузыкально заревел в полный голос:
– Наша служба и опасна, и тошна!!!
И на первый взгляд как будто не нужна!!!
Если кто-то, где-то, что-то, как-то, вдруг,
Често жить не хочет!!!
Вот тогда мы с ним ведем незримый бой,
Так работу мы зовем между собой,
Особливо ночью!!!
При первых же Юркиных воплях Володьша опасливо на него покосился и незаметно переместился таким образом, чтобы я оказался между ним и старшим лейтенантом. А тот, закончив свой немузыкальный рев неожиданно высокой фистулой, огляделся и удивленно посмотрел на меня.
– А где этот… музыкант?..
– Здесь я!.. – вынырнул из-за моей спины Володьша.
Макаронина плотоядно улыбнулся и благостно поинтересовался, явно напрашиваясь на восторженную оценку:
– Ну, как тебе моя песня?!
Володьша открыл рот, немного подумал и снова закрыл его. Потом глухо кашлянул и коротко ответил:
– Громко…
– Ха!! – Удовлетворенно воскликнул Макаронина. – Это разве громко?! Ты бы слышал как этот мотивчик исполняет сводный хор Железнодорожного районного отделения внутренних дел!!!
– Только слова не очень понятны… – осторожно добавил местный менестрель.
– В каком смысле, не очень понятны?.. – Чуть нахмурил брови оперуполномоченный.
– Ну, вот ты… к-хм… пел, что ваша служба и опасна, и… это… тошна, и на первый взгляд как будто не нужна… Но если эта служба и опасна, и не в радость, и не нужна, так зачем же вы служите?..
От такого неожиданного вопроса Макаронин буквально оторопел. Остановившись так, словно его дернули за ворот, он посмотрел на вопрошавшего чумноватым взглядом и растерянно переспросил:
– Чего?!!
Володьша заторопился объяснить:
– Ну, если со службой все так плохо – опасно, мутит, никому не нужно, зачем на этой службе состоять?!
– Почему плохо… все?! – Снова не понял Макаронин. – Служба, как служба… Ну, бывает, подерешься, иногда даже постреляешь, так это даже интересно! И потом… это… уважение!
«Интересно, чье уважение и к кому?!!» – Ехидно подумал я, однако вслух ничего не сказал – было занимательно дослушать эту разборку Юркиного «вокала» до конца.
– Какое уважение? – В свою очередь удивился Володьша. – Ты же сам пел, что ваше служба никому не нужна?!
– Да ничего я такого не пел! – Неожиданно взревел Макаронин. – Как это такое сможет быть, что моя служба никому не нужна?! Я же – оперуполномоченный!..
– …И старший лейтенам! – Немедленно подтвердил Володьша. – Но только в твоей песне ясно было сказано, что … э-э-э… «наша»… то есть ваша, «…служба и опасна и… э-э-э… тошна, и…»
– И на первый взгляд, как будто не нужна!!! – Бойко подхватил Макаронин. – Так ведь ты слушай… балалаечник! Во-первых, «на первый взгляд»! А на второй взгляд, поверь мне, будет уже совсем другое дело! Во-вторых, «как будто»!!! – Он поднял вверх правый указательный палец, – «как будто», а не на самом деле!! Понял?!!
– А-а-а… – Протянул Володьша, понимая, однако и в этом «понимающем» вроде бы возгласе скрывалась большая доля сомнения. – Понял! Служба, значит, как будто бы не нужна, а на самом деле…
– Во-о-о!! – Удовлетворенно отозвался Макаронин, – допетрил, балалаечник!
– А кто такой – балалаечник? – С неподдельным интересом спросил сын Егоршин, переводя разговор на другое.
– А это тот, кто играет вот на таких балалайках! – Немедленно пояснил грубый Юрик, ткнув пальцем в музыкальный инструмент Володьши.
– Но… Это вовсе не… балалайка! – Чуть растерянно ответил тот, посмотрев на свою мандолину, – Это – мандарина-низ.
– Низ?.. – Немедленно переспросил Макаронин, ухмыльнулся и добавил, – Значит, есть и… э-э-э… мандарина-верх?!
– Есть, – Володьша согласно кивнул, – только она раза в два меньше и струн на ней шесть.
Макаронин еще раз ухмыльнулся и с некоторой подковыркой поинтересовался?
– Ну а чего-нибудь сбацать на ней ты можешь?!
– Что сделать?.. – Растерялся сын Егоршин.
– Ну… это… сбацать, изобразить, слабать, стрындить… – Юрик на мгновение остановился, подбирая еще какой-нибудь «жаргонизм», и я, пожалев вконец растерявшегося аборигена, вставил:
