Девятецкий, приостановил свои действия, внимательно посмотрел в синеющее лицо пациента и задумчиво спросил:
– Чево это с ним?..
Восьмецкий, продолжая держать Семецкого за плечи, попытался также посмотреть в его лицо, и это санитару, видимо, не удалось. Однако, именно в этот момент Семецкий поднял здоровую руку, еще раз захрипел и попытался освободить горло от бинта.
– Выпить, наверное, хочет… Вишь, пальцем по горлу скребет… – Немедленно предположил Восьмецкий, и Девятецкий с ним согласился:
– Точно! Жажда его мучит! Смотри, аж посинел весь.
Полуобернувшись к столу он попросил:
– Слышь, Пятецкий, да нацеди ты ему пару глотков этого… пуша. Пусть человек сладенького попробует, глядишь, ребра быстрее подживут!
Семецкий опять захрипел, и все сочли этот хрип за нижайшую просьбу.
– Ладно, – смилостивился Пятецкий, – вот тут осталось, на донышке, пусть допивает!
Он аккуратно перелил остатки моего варева, над которым уже не плясали синенькие язычки пламени, в кружку Семецкого.
И вдруг, вопреки своему сложному положению, Семецкий разжал пальцы, дергавшие бинт и зашарил по столу в поисках своей посуды. Добросердечный Девятецкий подсунул кружку под шарящую руку, и та, едва не расплескав содержимое, все-таки исхитрилась ухватить ручку посуды.
Вот только выпить вожделенный напиток Семецкий никак не мог. Он безжалостно тыкал краем кружки себе в зубы, старательно наклонял ее, так, чтобы напиток касался губ, но перехваченное бинтом горло отказывалось сделать хотя бы глоток.
– Чевой-то у него не получается… – Задумчиво констатировал Девятецкий.
– Да ты глотку-то ему освободи!.. – Подсказал Пятецкий.
Девятецкий снова внимательно посмотрел в лицо пациенту и кивнул:
– И то…
Он неторопливо смотал бинт обратно, и, как только горло освободилось, Семецкий сделал… глубокий судорожный вдох…
Из кружки, располагавшейся у самых его губ выскочил голубовато-призрачный лепесток спиртового пламени и пропал в глотке Семецкого. Никто не обратил на это внимания, только сам калека вдруг замер в каком-то, почти мистическом ожидании. Спустя три удара сердца по его груди снизу вверх пробежала первая струйка веселого синего огня, исчезла, чтобы тут же вынырнуть из щек и лба, а через несколько секунд вся маленькая неподвижная фигурка была охвачена беззвучным полыханием.
Первыми задымили бинты на руке и ноге, потом затрещали и скукожились волосы на голове, стала плавиться, чернея и корежась, одежда.
Мужики полезли из-за стола, не отрывая глаз от полыхающего Семецкого, а тот сидел все так же неподвижно и с каким-то жалким удивлением наблюдал за их ретирадой. Одежда его осыпалась темным пеплом, обнажая тлеющую, чернеющую кожу. Кружка вывалилась из отгоревшей руки и плеснула свое содержимое на его колени, добавив силы и без того не слабому пламени. Семецкий растворялся в этом пламени, таял прямо на наших глазах, осыпаясь странно тяжелым серым пеплом, пока в чуть загудевшем сине-лиловом костре не остались одни глаза, продолжавшие смотреть на нас все с тем же удивлением. Но вот исчезли и они. Синее пламя полыхнуло последний раз над горкой пепла, лежавшей на скамейке, и удивительно напоминавшей крохотный террикон, а затем… схлопнулось… пропало.
Шестеро оставшихся на ногах мужиков и мы с Макарониным долго, в полной тишине разглядывали этот террикон, пока, наконец, Первецкий не подвел итог нашей гулянки:
– Та-а-а-к… Повеселились!..
Глава 5
«В города, в города
от насиженных мест…»
(Песня В. В. Высоцкого)
Ольга – Да! Скорее в Москву.
(А.П. Чехов «Три сестры»)
«… И дались вам эти города!
Все зло от них, и люди там – истинные крокодилы!»
(Крик души одного знакомого бича)
От пиршественного стола мы расходились тихо и осторожно, словно боясь слишком твердым шагом тряхнуть невзначай землю и рассыпать идеальный конус пепла, высящийся на скамейке. Первецкий заметил мое желание, подойти к нему и сказать кое-что, но он вовремя покачал головой, показывая, что разговор необходимо отложить. Мы с Макарониным, подхватили Володьшу под белы рученьки и поплелись следом за Пятецким к его домику.
В темном небе ярко горели звезды, бор стоял темной неподвижной стеной, словно прислушиваясь к тому, что натворили эти суетливые, несмышленыши-люди!
Когда мы вошли в дом, Пятецкий вдруг повернулся к нам и неожиданно спросил совершенно трезвым голосом:
– Ужинать будете?..
И увидев по нашим вытянувшимся лицам, насколько его вопрос был не к месту, смущенно улыбнулся:
– Ну, тогда будем ложиться спать!
Мы и легли. Правда, Володьшу нам пришлось оставить внизу, поскольку затащить его погруженное в глубокий сон тело на чердак не было ну никакой возможности. Раздевшись и расположившись на тюфяках, мы долго молчали, а затем Юрик негромко поинтересовался:
– Ну, как думаешь, они нам дадут сказать последнее слово или просто прирежут?..
– Как это – прирежут?! – Не понял я.
– Как-как!.. – Фыркнул старший «лейтенам», – Чик ножиком по горлу, и привет!..
– Да за что?!
– Интересное дело?! – Не понял моей непонятливости Макаронин. – Ты ихнего Семецкого, можно сказать, спалил, а теперь делаешь вид, что ни при чем!
– Я спалил?! А кто подбил меня пунш варить?! – Я скривил в темноте рожу и язвительно спародировал этого пошлого опера. – Пунш!! Я обожаю пунш!! Сделаете мне чтобы было… пунша!!
– Я?! Пунша?!! – Юрик от возмущения даже сел. – Это когда же я такое говорил?!!
– Не ори! – Оборвал я его возмущение. – Лучше подумай, в чем нас можно обвинить, если все пили этот пунш и ничего, а этот… твой дружок вдруг взял и вспыхнул?!
– Да какой он мне «дружок», – снова возмутился Макаронин, – я его вообще первый раз сегодня увидел!!
– Ага!.. – Снова подпустил я сарказма. – Первый раз увидел и сразу побежал аппарат мастерить и учить бедного покалеченного аборигена самогоноварению!! Подумал бы своей милицейской башкой, кого учишь!.. – И тут мне в голову пришла новая, необычайно свежая мысль, которую я немедленно высказал. – Вообще, скажи спасибо, что он сгорел, а то бы вот капнул твоему начальству, чем ты в деревне занимаешься, и Василь Василич, полковник Быков погладил бы тебя по твоей деревянной башке… дубиновой резинкой!!
– А… Дак… – Макаронин совершенно растерялся – такой поворот событий как-то не приходил ему в голову, но в следующий момент у него нашелся ответный аргумент. – Да разве ж они знают Василь Василича?!! Откуда?!!
– А им и не надо его знать! – Усмехнулся я, довольный своей выдумкой, позволявшей мне хоть немного окоротить совершенно зарвавшегося мильтона. – Они своему участковому расскажут об изобретательном старшем лейтенанте, старшем оперуполномоченном Юрии Макаронине, научившем их гнать самогонку! И не волнуйся, слух о твоих… алкогольно-просветительных курсах непременно дойдет до Быкова.
