Володьша бросил быстрый взгляд в сторону замершего Юрика. Потом снова посмотрел на меня, облизнул губы и проговорил:
– А старший лейтенам мне сказал, что мы вчера вечером… того… Семецкого сожгли…
– Ну, допустим, он сам себя сжег, – улыбнулся я, – так что к нам никаких претензий нет. – И тут же посерьезнел. – Да, Шептун, Пятецкий предлагает тебе остаться здесь, говорит, что тебе у них будет хорошо, так что смотри…
Руки у Володьши медленно опустились, глаза обиженно округлились, и он тихо прошептал:
– Ты что, колдун, прогоняешь меня?..
– С чего ты взял?! – Удивился я. – Захочешь с нами идти, пойдешь с нами, захочешь остаться – оставайся. Выбор за тобой.
Володьша облегченно вздохнул и улыбнулся:
– А я уж испугался, что вы меня здесь оставите!..
– Да ты что!! – Подал голос Юркая Макаронина. – Ты ж теперь у нас друган – не разлей вода!!
В этот момент в комнату вошел Пятецкий и сразу же направился к лавке, на которой стоял умывальный таз, бормоча себе под нос:
– Надо же так обделаться!.. И где теперь для него штаны искать?!
– Как там Семецкий?.. – Спросил я.
Пятецкий обернулся, не переставая полоскать в тазу свои ладони, и пробурчал:
– Нормально… Уже вот на столько подрос, – он развел ладони сантиметров на тридцать, – Едва успел раздеть его и разбинтовать!
– Так Семецкий жив? – Удивился Володтша.
– Живее некуда, – Отозвался Пятецкий, разглядывая свои ладони, – И ругается зараза, ну чистая сорока!
Макаронин вдруг ухмыльнулся и с язвиночкой в голосе произнес:
– Значит, он, падла, притворился, что сгорел!! На испуг нас взять хотел!! Ну-ну!!
– Да ничего он не притворялся! – Отмел необоснованные подозрения Пятецкий. – Сам же вчера видел! Мы его сегодня в яйце нашли, которое в пепле осталось! Да вон колдун сам видел…
– А зачем надо было раздевать его и… э-э-э… разбинтовывать? – Осторожно поинтересовался Володьша.
– Так я ж говорю, растет он, уже вот такой стал, – Пятецкий снова отмерил ладонями тридцать сантиметров, – а холстинка-то не растет, не растягивает и не рвется, вот и пришлось ее срочно сматывать… Да и нет у него никаких переломов, и голова цела!.. Скачет по дому, как ни в чем не бывало… голый!
– Почему голый?.. – Снова удивился Володьша.
– Так на вот такого Семецкого, – ладони Пятецкого в очередной раз разошлись на тридцать сантиметров, – нет одежки! Не пошили еще!!
– Судя по твоим словам, ваш Семецкий скоро станет таким, как прежде, – успокоил я Пятецкого, – так что ничего ему шить не надо!
– Я б ему статью пришил!! – Мстительно прорычал Макаронин. – За самосожжение в общественном месте, в особо наглой форме!
Пятецкий удивленно посмотрел на старшего лейтенанта, но ничего не сказал. Вытерев мокрые руки о лежащий на скамейке рушник, он повернулся к Володьше и добродушно пробасил:
– Слышь, Шептун, может, у нас в деревне останешься?.. Здесь бор вокруг, самая для тебя работа, и ребятам ты понравился – не кичишься, скромно держишься… С твоим талантом, да характером, глядишь, лет через пять в первую десятку войдешь… А в столице… Плохо сейчас в столице вашему брату, совсем плохо!..
Володьша смущенно улыбнулся и покачал головой:
– Спасибо, конечно, за приглашение, но только нам срочно в столицу надо… Дела там у нас серьезные… Может попозже когда… Если примете…
Пятецкий огорченно вздохнул:
– Ну что ж, насильно медом не станешь… Я у тебя котомку пустую видел, дай-ка мне ее.
Володьша быстро юркнул на чердак и спустился оттуда со всеми нашими пожитками. Положив свой мешок и мандорину-низ на стол, он протянул Пятецкому котомку Василисы. Наш хозяин взял котомку и, пробурчав: – Вы собирайтесь, а я щас… – вышел из дома.
А что нам было собираться? Володьша взял в руки свой мешок, мандарину-низ и растерянно оглянувшись, проговорил:
– Я готов!..
Макаронин вылез из-за стола и успокоено-уверенным голосом прогудел:
– И я готов!..
– Ну а уж я тем более готов! – Развел я руки. – Так что подождем Пятецкого и двинем.
Пятецкий появился минут через пять с плотно набитой торбой и большим, оплетенным соломой кувшином. Поставив свою ношу на стол, он негромко, чуть запинаясь, проговорил:
– Неизвестно еще, как там у вас… ну… в этой столице дела пойдут… Так что я вот… собрал вам… на первое время. Тут, – он положил руку на торбу, – перекусить, а тут, – он кивнул на кувшин, – выпить… Это, конечно, не то, что живая вода или ваш… этот… самогон, но все ж таки… Бражка на волчьих ягодах!.. Запрещенная!!
Володьша было потянул руки к кувшину, но Макаронин опередил его. Ухватив и торбу, и кувшин, он авторитетно заявил:
– У тебя, Нюхач, и так поклажа тяжелая, это я понесу!
– Я не Нюхач, я – Шептун!.. – Обиделся сын Егоршин.
– Тем более!! – Веско успокоил его старший лейтенант. – Ты лучше за инструментом своим приглядывай, а то я заметил, он у тебя в небрежении!
Я неодобрительно покачал головой, и оба моих спутника заметили это. Володьша смущенно опустил голову, а Макаронин задрал плечи, всем своим видом показывая, что «он – что, он – ничего…»
– Спасибо тебе Пятецкий и за помощь, и за то, что зла на нас не держишь!.. – Проникновенно обратился я к кряжистому аборигену. – Может еще встретимся, а пока прощай!
И я неожиданно для самого себя поклонился ему в пояс.
Пятецкий вдруг смутился, неловко развел руки и, чуть крякнув, забормотал басом:
– Так мы что… мы ничего… Легкий путь вам, быстрая дорога… Удача и добыча…
«Интересное пожелание!» – Отметил я про себя и шагнул к выходу из дома.
Ребята затопали вслед за мной, попрощавшись с хозяином неловким кивком.
Спустя пару минут мы входили в дом, указанный мне Первецким.
Проходя через прихожую, я обратил внимание, что и здесь правой стене висело большое, почти от пола, зеркало, только стекло его было странно черным, даже вроде бы непрозрачным. Однако внимательнее рассмотреть это странное украшение мне не дал голос Первецкого, позвавший нас из комнаты:
– Проходи, колдун, сюда. И людей своих проводи.
Мы прошли в комнату и увидели, что Первецкий ждал нас не один, рядом с ним за столом сидел Вторецкий, переодевшийся и, похоже, умывшийся с дороги – выглядел он во всяком случае гораздо свежее нежели утром.
– Присаживайтесь, – предложил Первецкий, указывая на лавку, стоящую около стола, напротив хозяина дом.
Мы уселись на предложенное место, и я внимательно посмотрел в лицо Первецкого, ожидая начала разговора.
