— Выпей это, многогранный!
Многоликий взял чашку в руки, приподняв голову, понюхал ее содержимое и недовольно спросил:
— Что это?
— Выпей это, многогранный, — настойчиво повторил лекарь, — и ты перестанешь чувствовать боль!
— Я не боюсь боли! — рявкнул в ответ Кайсун.
— Но твое тело ее боится! — спокойно возразил Бамбарак. — И когда оно начнет трястись и извиваться от боли, я не смогу работать с твоей раной!
— Я буду трястись и извиваться от боли?! — вскинулся дружинник, едва не расплескав снадобье, но Вотша положил ему на спину свою узкую ладонь и жестко прижал к повозке.
— Не ты, многогранный, твое тело. — Голос его был спокоен, но в тоне чувствовалось напряжение. — Впрочем, если ты отказываешься от лечения, можешь повернуться к Миру родовой гранью и ждать, когда твое истинное тело сгорит от яда!
Дружинник глухо выругался и залпом опрокинул содержимое чашки себе в рот. Голова его упала, и чашка выкатилась из разжавшихся пальцев. Вотша положил ладонь ему на шею и ощутил под пальцами редкие удары пульса. Сердце билось ровно, редко…
По каравану между тем прокатилось:
— Трогайся!..
Лекарь недовольно покачал головой и приказал приподнявшему было вожжи вознице:
— Подожди пяток минут, потом нагоним!
Затем, открыв в своем ящике другое отделение, Бамбарак достал маленькую жаровенку, насыпал на нее немного древесного угля и поджег. Пока угли разгорались, он взял освободившуюся чашку, сполоснул ее водой из поданной возницей фляги и высыпал в нее немного порошка из небольшого холщового мешочка. Рядом с жаровенкой он выложил небольшой костяной нож и свернутую ленту чистого холста. Затем в ящичке снова было открыто отделение с флаконами, и лекарь, немного подумав, влил в чашку по нескольку капель настоев из трех разных флаконов.
В чашке у него образовалась странно густая, похожая на зеленоватое тесто масса. Бамбарак осторожно поставил ее на жаровенку рядом с тлеющими углями, а сам взял в руку костяной нож.
Мимо повозки, в которой лежал неподвижный дружинник, неторопливо проезжали другие повозки, их возницы и пассажиры с любопытством вытягивали шеи, пытаясь понять, чем там занимается изверг Бамбарак. А тот, склонившись над ногой Кайсуна, еще раз внимательно ее осмотрел, а затем, примерившись, быстро сделал глубокий крестовой разрез прямо по месту укуса. Из разреза выплеснуло темной, мгновенно вспенившейся кровью, которая тут же с поразительной скоростью начала сворачиваться, образуя толстую, почти черную, глянцевую корку. А Бамбарак, быстро схватив приготовленную льняную ленту, выложил на ее конец уже исходившую паром и, по всей видимости, очень горячую массу из чашки. Не давая массе остыть, он прижал ее к ране и принялся обматывать ленту вокруг ноги, стараясь поплотнее прижимать снадобье. Через несколько минут дело было сделано, и в этот момент обеспамятевший дружинник вдруг застонал, и тело его конвульсивно дернулось.
Бамбарак прикрыл Кайсуна легким одеялом и скомандовал:
— Трогай!
Возница взмахнул кнутом, и повозка сначала медленно, а потом все быстрее покатила по лесной дороге вслед за ушедшим вперед караваном.
Когда спустя шесть часов караван остановился, чтобы люди могли пообедать, к повозке, на которой все еще без памяти лежал Кайсун, подъехал хозяин каравана. Внимательно осмотрев неподвижное тело своего дружинника, он повернулся к стоявшему рядом с повозкой Бамбараку и негромко спросил:
— А он еще жив?
— Конечно, хозяин, — пожал плечами изверг. — Сейчас я поменяю ему повязку, и, возможно, к вечеру он очнется.
— А если не очнется? — задумчиво спросил Айрыс, не глядя на лекаря.
— Тогда он очнется к утру.
— К вечеру, к утру! — неожиданно рассердился многоликий. — Почему ты не можешь сказать точно?
— Потому что на разных людей сонное снадобье действует по-разному. Один от капли и трех часов не проспит, а другой и сутки бревном пролежит!
Айрыс еще раз внимательно посмотрел на Кайсуна и, подняв руку с зажатой в ней плеткой, погрозил извергу:
— Смотри, лекарь, если он к утру не проснется, я с тебя спрошу!
— Да, — с самым серьезным видом кивнул Бамбарак. — Господин Кайсун меня предупреждал!
Айрыс угрюмо кивнул и ускакал в голову каравана, а Вотша, вместо того чтобы обедать, начал менять повязку на ноге своего первого пациента. Когда он размотал служившую повязкой полотняную ленту, сидевший рядом возница даже охнул! Рана вспухла огромным багрово-желтым желваком, а из сделанного извергом разреза сочилась густая зеленоватая жидкость. Бамбарак еще раз очистил и обработал рану, наложил новую порцию мази и снова перебинтовал ногу. Кайсун во время этой процедуры даже не охнул.
К вечеру многоликому стало явно хуже — он начал стонать, открывавшиеся по временам глаза были воспалены и бессмысленны, на лбу и шее выступила испарина. Когда караван остановился на ночевку, к повозке, в которой лежал Кайсун, снова подъехал хозяин каравана. На этот раз он несколько минут молча смотрел на своего дружинника, затем развернул коня и ускакал. Вотша долго провожал его взглядом, потом вздохнул и вернулся к обязанностям лекаря.
Он не спал всю ночь. Как только на землю опустился час Волчьей звезды, Кайсун открыл глаза и хриплым шепотом попросил пить. Выпив чашку воды, в которую Бамбарак добавил каплю какого-то настоя, многоликий снова впал в забытье и лежал совершенно неподвижно. Только по его хриплому, прерывистому дыханию можно было догадаться, что он еще жив. А в самом конце часа Неясыти больной начал вдруг метаться, грозя то и дело вывалиться из повозки. Изверг-лекарь и проснувшийся возница с трудом удерживали его от падения, и эти метания продолжались почти до середины часа Жаворонка. Когда ночь стала отступать, звезды на небе тускнеть, а небо на востоке светлеть, Кайсун затих, и дыхание его немного выровнялось, хотя и оставалось частым и неглубоким.
Утром Бамбарак решил снова поменять повязку. Когда рана открылась, возница опять охнул от ужаса, а лекарь довольно хмыкнул. Вчерашняя опухоль немного уменьшилась, и сочившаяся из разреза зелень исчезла. Сами разрезы немного разошлись, а на месте укуса образовалось небольшое углубление, похожее на воронку, из которого медленно вытекала густая темная кровь, и в этой крови ясно были видны крошечные белые крупинки!
И в этот момент раздался суровый голос хозяина каравана:
— Что это такое?!
Возница поднял на незаметно подъехавшего Айрыса испуганные глаза и непонимающе замотал головой. А Вотша, не оглядываясь, совершенно спокойным тоном ответил:
— Это… яйца. Гнилой пильщик отложил их в ногу Кайсуна, но, похоже, я успел вовремя. Яд, который подкармливал яйца, удалось убрать, и теперь плоть Кайсуна выдавливает их из себя. Если ни одно из яиц не созрело, а мне думается, что так оно и есть, скоро все они выйдут наружу, и тогда многогранный будет здоров.
