Голоса смолкли.
Вотша снова откинулся на подушку — шли не за ним, он, похоже, вовсе не интересовал многоликих. Они просто… гуляли… веселились!..
Изверга снова окружили обычные ночные звуки: шорохи, по-весеннему едва слышное стрекотанье, редкое хлопанье крыльев. Вотша почувствовал, как его веки тяжелеют, как тело расслабляется, готовясь погрузиться в сон, и все-таки какая-то остаточная тревога мешала ему отдаться во власть сна, заставляла прислушиваться к ночи!
Прошло, наверное, около часа, и вдруг Вотшу снова приподняло с постели. Сначала он даже не понял, что это было, только спустя несколько секунд до него дошло — хлопнула дверь… потом еще раз хлопнула дверь, и по земле глухо затопали тяжелые сапоги. А затем высокий девичий крик сорвал Вотшу с постели:
— Господин! Не надо, господин! Не надо!!!
Вотша не понял, как он оказался у окошка, но ставня была откинута мгновенно, и он высунулся наружу, вглядываясь в темноту, чуть подсвеченную мерцающими звездами.
— С каких это пор извергинька будет указывать многоликому, что надо, а чего не надо!
Мужской голос был груб и насмешлив.
И тут Вотша увидел, что по соседнему участку в сторону их дома, петляя между кустами крыжовника, бежит невысокая тоненькая фигурка, закутанная во что-то белое, а за ней стремительно несется странный сгусток черноты… Нет, таких теней было две!
— Стой, девчонка, если не хочешь, чтобы тебя догнал волк!
Этот голос был до странности холоден, лишен эмоций, словно он обращался не к живому существу, а отдавал приказ… грязи под ногами.
Но светлая фигурка мгновенно замерла… застыла, даже не опустив вскинутых в беге рук. Две черные тени мгновенно оказались рядом, и безразличный голос поинтересовался:
— Ну что, здесь ее поваляем или в дом отведем?!
— В дом отведем, — ответил грубый с довольным смешком. — Я это дело при свете люблю делать.
— Не надо, господин… — словно эхо, безжизненное, обреченное эхо, пролепетал девичий голос, но ответом было грубое:
— Пошла, куда сказано!
И светлая тень, опустив наконец руки, медленно двинулась прочь от домика травницы, спотыкаясь и припадая к земле, видимо, от толчков, которыми ее подгоняли преследователи.
Вотша мгновенно оказался у противоположной стены чердака, и его руки, обдирая ногти с пальцев, срывали задвижку наружного люка. В следующую секунду он уже летел к земле. Приземлился он вполне удачно, только слегка откачнувшись к стене дома, но устояв на ногах. Изверг уже разворачивался, чтобы мчаться на помощь девчонке, но в это мгновение чья-то маленькая, но удивительно жесткая ладонь уперлась ему в грудь, припечатывая к стене, а голос тетушки Барбы сурово прошептал из темноты:
— Ты, стало быть, не выпил настой! И куда же ты теперь собрался, изверг?!
Слово «изверг» прозвучало, как пощечина, но Вотша не обратил внимания на это. Он дернулся, пытаясь вырваться, и просипел онемевшими губами:
— Это же Элайса! Они схватили Элайсу!!!
— Я слышала, — с чуть заметной горечью ответила Барба. — Но что ты можешь сделать?!
— Я вырву ее из их рук! — яростно прошептал Вотша.
— Ты погибнешь сам и погубишь девчонку. А так они натешатся и оставят ее… в живых.
— Натешатся!.. — с мукой в голосе просипел Вотша, и вдруг тело его обмякло, он сполз по стене, сел на землю и простонал: — Если бы у меня был мой меч!!!
— И что бы ты сделал с этой железкой против многоликого? — В голосе тетушки Барбы тоже прозвучала боль. — Подставил бы свое горло под его клыки?!
Вотша промолчал, прекрасно понимая всю правоту травницы, и по его щекам вдруг покатились слезы бессилия…
— Иди наверх. — В голосе Барбы звучала прежняя твердость. — Выпей настой и ложись спать! А завтра мы посмотрим, что можно будет сделать!
Несколько секунд Вотша продолжал неподвижно сидеть на земле. Потом поднялся на ноги, нашарил под стеной недлинный шест, прислонил его под углом к стене и быстро взобрался по этому шесту к себе на чердак. Он закрыл люк, прошел к постели, стянул штаны и улегся поверх одеяла. Секунду помедлив, он нашарил стоявшую у изголовья кружку и медленно вытянул горьковатый настой…
Спустя минуту он спал мертвым, без сновидений, сном, не слыша, как по деревеньке катится волна криков, плача, воплей и стенаний.
Когда на следующий день Вотша открыл глаза, солнечный свет заливал чердачную комнатку, а это означало, что солнце поднялось выше окоема леса. Изверг удивленно поморгал заспанными глазами — такого с ним не было за все время пребывания в домике тетушки Барбы! Но в следующее мгновение он вспомнил, что произошло ночью, и рывком сел на постели.
Прислушался… Вокруг стояла абсолютная тишина, даже птицы на близкой опушке леса молчали. Вотша, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, повернулся и выглянул в окошко. Чердак домика травницы располагался не слишком высоко, так что увидеть всю деревеньку не было возможности, но взгляд Вотши и не пытался проникнуть слишком далеко. Он сразу же наткнулся на те самые кусты крыжовника, между которыми ночью металась бледная тень девушки. У Вотши заныло под сердцем, молодая весенняя трава под кустами была истоптана до земли, и от кустов до дома Элайсы по зеленому травяному фону через пролом в плетне тянулась рваная цепочка темных пятен — следов, оставленных девушкой и ее мучителями.
Вотша отвернулся от окна, встал на задрожавшие ноги, прошел к умывальному столику, умылся, а затем медленно оделся. Потом он спустился вниз — тетушки Барбы в домике уже не было, но на меленьком кухонном столике стоял накрытый чистой тряпицей завтрак. Однако Вотша не присел к столу, он вышел во двор, огляделся и направился к калитке, но был остановлен коротким окриком:
— Бамбарак, иди сюда!
Вотша остановился и оглянулся на голос. Около мастерской, уперев руки в бока, стояла тетушка Барба. Изверг бросил тоскливый взгляд вдоль пустой деревенской улицы, повернулся и побрел к мастерской.
Травница дождалась, когда Вотша подошел, а затем молча двинулась в мастерскую. Там она указала Вотше на табурет, стоявший около рабочего стола, и приказала:
— Садись!
— Я хотел… — неуверенно начал Вотша, но Барба его перебила:
— Незачем тебе туда ходить! Ничего интересного там нет, да и многоликие еще не уехали, а тебе ни к чему сейчас встречаться с ними!
— А… Элайса?.. Что с ней?
Тетушка Барба несколько секунд молчала, и под ее тяжелым взглядом Вотша опустил голову.
— Элайса… жива, но… ей придется несколько дней… полежать. — И тут же строго повторила: — Садись.
Вотша покорно уселся на табурет, а тетушка Барба, встав рядом и положив ему руку на плечо, заговорила негромко и очень серьезно:
— Слушай меня внимательно! Я хочу поручить тебе дело, которое потребует от тебя предельного внимания! Ты видишь перед собой четыре разные травы…
