– А я, мил-человек… – начал он, подражая моей речи, – хозяин здешний!
– Здешний хозяин? – не понял я.
– Здешний, здешний хозяин, – нагло заявил меховой гном.
Я снова уставился на него, онемев от изумления.
– А я здесь кто?.. – удалось мне наконец пошевелить онемевшими губами.
– Ну как кто? – продолжал издеваться дед. – Согласно уважаемой тобой казенной бумаге – ты ответственный квартиросъемщик! – при этом его покрытая шерстью физиономия скорчилась, как будто ему в рот засунули целый лимон.
– Это зачем же вы, дедушка, обзываетесь такими словами, – начал я ласково. – Это я в этой квартире хозяин, а вы… Вы…
– А я – домовой! – радостно подсказал старичок. – Вот и выходит, что я хозяин и есть!
У меня в который раз за вечер отвалилась челюсть. И как же я сразу не догадался!!! Конечно, домовой! Кто же еще! Ведь я с детства верил в домовых! Особенно в домовых! Бабушка очень часто рассказывала мне о всякой нежити – о водяных, кикиморах, леших, русалках, но мне всегда нравились домовые. Особенно то, что они могли перекидываться в кошек. Я всегда считал, что побыть немного котом – истинное наслаждение. И тут я вспомнил, что несколько раз бабушка говорила мне о своем знакомом – Гавриле Егорыче, какой он разумный и опытный. Так вот о ком шла речь.
– Ну, похоже, вьюноша наконец допетрил, – удовлетворенно заявил старик. – Долго же приходится тебе все объяснять.
Вся фигура деда излучала полное довольство.
– Теперь мне осталось поведать тебе совсем немного, – деловито продолжил Гаврила Егорыч. – Бабушка твоя, я тебе уже говорил, всегда верила, что тебе дана сила. Но до последнего времени эта сила никак в тебе не проявлялась, хотя я следил очень даже внимательно. Только ты не то чтобы магию чувствовать, ты и меня-то никогда не видел.
Тут он самодовольно усмехнулся и, погладив себя по животу, заявил:
– Эти штанишки я у тебя прямо из-под носа упер, так ты только глазами лупал. – Он, гордо улыбаясь, помолчал. – Но в прошлый понедельник ты притащил эту самую книгу. Она буквально светилась магией, но ты этого не замечал. Я мог бы ее тогда же спрятать, а потом решил, может, кто твой дар разбудить решил. Ты книжечку-то открыл, да тут же и – бум головенкой в нее. И лежал неподвижно пять дней. Но вокруг тела твоего сияние стало появляться. Позавчера ты встал, а сияние осталось. Вот я и подумал, может, ты за эти пять дней дар свой почувствовал, может, даже научился чему-нибудь. А тут смотрю – ты книжку оставил без присмотра, а потом и Юрку своего притащил. – Дед опять укоризненно посмотрел на меня.
Теперь все стало сказочно ясно.
– Значит, получается, если я вас вижу, значит, дар мой проснулся? – осторожно поинтересовался я.
– Может быть, и проснулся, а может, это у тебя просто временное помутнение рассудка, – ухмыльнулся старичок в ответ. – Будущее покажет. Только дар-то воспитывать надо, а силу растить. А ты еще даже и не ученик!
– Почему – даже не ученик? – обиделся я.
– Потому что у тебя и учителя-то нет, – отрезал дед.
– А где ж его взять?
– Ну, раз сияние вокруг тебя появилось, значит, ты что-то уже умеешь, – то ли спросил, то ли подтвердил старик. – Так что повторяй пока знаемое, да книжку не забудь вернуть. А там, глядишь, и учителя подыщешь. Не бывает мага без учителя, – наставительно закончил домовой. – Ну а сейчас прощевай, засиделся я, а у меня еще дела-а-а.
Старичок поднялся, собираясь уходить.
– А как мне снова вас увидеть? – поспешил спросить я.
– Так, позовешь. Теперь знаешь, как меня звать. – Дед повернулся ко мне спиной и исчез в стенке шкафа.
5. Кража
26 июля 1995 года.
Сегодня ночью у меня получилось нечто такое, чего получаться по всем законам науки не должно. И я не могу даже представить, что из всего этого получится…
Несколько минут я бездумно смотрел на полированную стенку шкафа. Затем со вздохом повернулся к столу. Книга по-прежнему лежала на своем месте. Я перебрался в кресло, включил настольную лампу и положил книжицу перед собой, лицом вверх. Коричневая кожа переплета матово сверкнула, когда я медленно и сосредоточенно перевернул верхнюю крышку переплета. На титуле крупным затейливым шрифтом было выведено «Книга волшебства доброго и злого, алого и золотого», в верхнем углу справа мелко – «для особо одаренных». Слева синела запомнившаяся приписка химическим, похоже, карандашом «тел. 122-079-99. Спросить деда Антипа». Тот самый телефон из восьми цифр. Только почему-то мне показалось, что раньше титульный лист выглядел гораздо ярче и как-то праздничнее. Сейчас затейливые буквы, украшенные чудными виньетками и росчерками, выглядели блеклыми и потертыми. Как будто пыль множества лет въелась в бумагу, в краски, в сам стиль начертания букв. Титульный лист казался не просто старым, он выглядел древностью, до сих пор не рассыпавшейся в труху только из-за непонятной причуды времени. И только синий карандашный штрих ярко выделялся на хрупкой пожелтевшей бумаге. Я достал из стола маленький блокнотик и для верности переписал на последний чистый листок занятный телефон деда Антипа.
Затем я еще раз глубоко вздохнул и перевернул страницу.
Ничего не произошло.
Лист с тихим, каким-то ломким шорохом лег другой стороной, и на следующей странице я увидел бледные строчки, выведенные совершенно мне не понятной причудливой вязью. Я, безусловно, не знал представившейся моему взору письменности. Полюбовавшись с минуту изысканностью непонятного письма, я вскочил с кресла и чуть ли не бегом направился к книжным полкам. Там я быстро отыскал двуязычное издание Корана и рысью вернулся в спальню. Открыв Коран на первой попавшейся странице, я начал сравнивать арабскую вязь со шрифтом в моей магической книжке. Ничего даже отдаленно похожего не было. Я понял, что прочитать в этом чудесном томике ничего не смогу, и начал медленно его перелистывать.
Напечатанный текст тянулся из страницы в страницу практически без абзацев, красных строк и заглавных букв. Если бы строчки не были столь ровными, я бы решил, что книга не напечатана, а написана вручную, причем перо практически не отрывали от бумаги. Текст так владел глазом, так заставлял зрачок скользить по себе не отрываясь, что я порой забывал смаргивать и не замечал переходов строки со страницы на страницу. И в то же время я совершенно не понимал, что здесь было написано.
Но самое интересное, что в книге были иллюстрации. Самые настоящие иллюстрации, выполненные в технике тонкого штриха, напоминавшего японскую или китайскую роспись тушью. Я разглядывал эти рисунки, чувствуя в изображении что-то бесконечно мне близкое и родное. Вот только – что? Я не видел! Я не видел изображения! Тонкие, изящные штрихи разбегались по странице в неуловимом танце, пряча от меня изменяющиеся, туманные, зыбкие образы. То мне казалось, я вижу изящный изгиб золотистого змеиного тела, то развевающуюся седую бороду, то сквозь хаотичные следы пера, сбрасывающего с себя черноту туши, проглядывал хищно загнутый ноготь, или яркий изумрудный кошачий глаз, или серебристый блеск стали, а порой я чувствовал, что рисунок выводит глухую, монотонную песню.
