И тут я понял, что так сильно привлекло внимание пиповской ловушки. Вершина почти прозрачного, багрово мерцающего конуса коснулась моего изумруда и с тихим чавканьем стала втягиваться внутрь. Я замер, моля Бога, чтобы у меня не дрогнула рука. Паутина все быстрее и быстрее исчезала в камне, и в тот момент, когда ее края, свернувшись в крученую нить, с всхлипом исчезли, из центра камня, с его срезанной вершины, ударил яркий изумрудный луч, напоминавший иглу или, скорее, переливающийся луч лазера. И сразу же над берегом разнесся страшный вопль апостола Пипа:
– Не-е-е-т!!!
Тут-то моя рука дрогнула, и луч, превратившийся в зеленоватую размытую тень, скользнул по телу апостола Пипа от левого плеча до правой стороны пояса. Я вздернул руку, направляя луч вверх, а тело несчастного Пипа в полной тишине развалилось надвое точно по следу луча, и его части рухнули с лошади, продолжавшей неподвижно стоять в прибрежном песке. В этот момент зеленый луч мигнул, зашипел и погас, а камень принял свой обычный вид. И сразу раздался мелодичный звук Данилкиного свистка. Тут же послышались два уже знакомых негромких хлопка, оба оставшихся в живых гвардейца перекинулись волками и, озираясь, бросились в сторону леса, трусливо поджимая хвосты.
Я бросился к Даниле, на ходу сдергивая с руки обрывки плаща и вбрасывая шпагу в ножны. Данила уже успел засунуть свой свисток за пазуху и сидел рядом с Ванькой, горестно сведя брови. По его щекам ползли быстрые дорожки слез, но всхлипываний слышно не было. Я опустился на колени рядом с котом. Он лежал на боку, прикрыв глаза, и быстро-быстро дышал. Его левая лапа была практически отрублена ниже сустава и болталась на клочке оставшейся щкурки. Кровь уже остановилась, хотя вытекло ее, для кота, очень много. На меня легла тень. Я поднял голову и увидел над собой сморщенное лицо Зопина. Не давая себе расслабиться, я скомандовал:
– Быстро четыре струганые щепочки и чистой воды!… Глаза Зопина понимающе блеснули, и он рысью бросился к лесу, на ходу доставая свой длинный нож. Я подхватил остатки плаща и начал отрывать от подкладки длинные ленты, выбирая места почище. Данила завороженно наблюдал за мной, и с его щек исчезли слезы.
Через минуту примчался Зопин, сжимая в одной руке свой котелок, наполненный ключевой водой, а в другой четыре короткие, аккуратно заструганные прочные щепки. Я подложил под лапу кота кусок плаща и принялся осторожно промывать рану. Ванька не открывал глаза и только слабо вздрагивал. Затем я приставил отрубленную часть лапы к обрубку, наложил шинки и, пока Данила удерживал их на месте, плотно забинтовал лапу приготовленным бинтом. Тут кот открыл глаза и посмотрел на слегка запотевший котелок. Я взял Ваньку на руки и осторожно поднес его мордочку к воде. Он сразу же жадно принялся лакать, а я приговаривал, пытаясь задавить в себе слезы:
– Ничего… Попей водички, а скоро мы тебе сметанки организуем… Ничего… все в порядке будет… – Рядом Зопин хлюпал носом.
Когда Ванька напился, я устроил его на обрывках плаща, и положив руку Даниле на плечо, попросил:
– Посиди с ним, а мы посмотрим, что дальше делать…
Опин с забинтованной тряпочкой и подвязанной рукой топтался по поляне. Мы с Зопином направились к нему.
– Что с тобой? – спросил я и кивнул, указывая на его руку.
– А, ерунда! Дня через два буду как новенький. Что с хвостатым, жив он?…
Я увидел, как под густыми кустистыми бровями подозрительно поблескивают глаза гнома.
– Жив, только лапку потерял… – опередил меня Зопин.
– То есть как – потерял? – вскинулся Опин. – Это тебе что, кошелек или ножичек?…
– Ну, лапка у него отрубленная… – смутился Зопин. Опин требовательно посмотрел на меня, ожидая пояснений.
– Задели Ваньку кинжалом. Левая лапа порублена. Я шинки наложил, а вот срастется ли, не знаю…
– Так нам к лекарю быстрее надо!… – выпалил Опин. – Пусть лекарь зверя посмотрит…
– Где ж его взять, лекаря-то?… – горестно возопил Зопин.
– Да на том берегу, дубина! – взревел Опин. – Ты что – забыл, в Гавле целая лечебница есть!
Зопин открыл рот, потом захлопнул его, а потом радостно осклабился:
– Точно! Есть лечебница…
Мы быстро обошли поляну, собирая свои пожитки. Гномы посовали в свои котомки и кое-что из оружия и амуниции погибших гвардейцев. Я нашел свою дагу и, тщательно вычистив оба клинка, разместил их на поясе. Вычистил я и ножи Данилы. Когда я протянул их ему, он сначала отшатнулся, уставив широко открытые глаза на блестящие лезвия, а потом протянул руки и, схватив ножи, тут же распихал их по карманам.
Я осторожно поднял Ваньку на руки, и мы направились к домику Гарона. Но дом оказался пуст. Дверь была открыта. В комнатах царил беспорядок, можно было догадаться, что Пип со своими молодцами похозяйничал в нем ночью. Мы обошли весь дом и снова вышли к реке. Туман рассеялся. Другой берег был ясно виден. Пологий и, похоже, болотистый, он был покрыт густыми зарослями камыша, и только прямо против нас камыш расступался, образуя небольшой песчаный пляж. Было ясно, что вплавь через реку нам не перебраться, тем более что, как оказалось, гномы плавать не умели. Мы стояли на берегу, не зная, что делать, и тут Данила предложил:
– Слушай, дядя Илюха, давай я сплаваю на тот берег и приведу кого-нибудь на помощь. – Я не успел возмутиться, как Опин угрюмо заворчал:
– Во, герой! Двух гвардейцев завалил и теперь считает, что речка ему по щиколотку! На том берегу тоже неизвестно кто нас поджидает. Схапают тебя, бедолагу, и где мы потом искать тебя будем?
Данила огорченно опустил голову, и в этот момент метрах в пяти от берега ударила хвостом по воде здоровенная рыба, а через несколько секунд из воды показалась мокрая, облепленная черными волосами голова. Голова несколько секунд рассматривала нашу компанию, хлопая глазами, а затем побежала внимательным взглядом по всему берегу. Не обнаружив никого кроме нас, она медленно двинулась к земле, не сводя с нас пристальных глаз. Скоро из воды появился невысокий, заросший густым черным волосом, мужичок.
Когда до берега осталась пара шагов, а воды стало ему по колено, он остановился и вежливо спросил:
– А не скажут ли благородные господа, куда делись господа гвардейцы вместе с достойным отцом-апостолом?
Он стоял совершенно голый, с каким-то подобием трусов на бедрах и спокойно дожидался ответа.
– Да почитай, все здесь, – ответствовал Зопин. – Вон апостол твой валяется… в двух частях. А пошаришь по травке, и ребяток его сыщешь. Правда, не всех, двоим срочно вернуться понадобилось, так они прямо лесом назад двинули…
Мужичок тупо уставился на останки Пипа и минуты две не мог оторвать от них глаз. Затем он снова повернулся к нам и вежливо задал очередной вопрос:
– Так это что, вы, благородные господа, их покрошили?
– Ну как можно… – вступил в разговор Опин. – Это они с оружьишком в салки играли. Кто не увернулся – тот не виноват… или не тот виват… или тот не выживат… В общем, тот подыхат. Сначала апостола своего порешили… прям пополам – он у них самый негибкий оказался, а потом уж и друг дружку. Такие озверевшие были, просто жуть.
