Невысокий седой человечек явился с аккуратным саквояжем, в котором были уложены образцы металлов и несколько по-разному ограненных драгоценных камней. Он явно ожидал очередного придворного заказа, и когда Многоликий представил нас друг другу, с вниманием уставился на меня. Я присел к маленькому столику и слегка тряхнул левой кистью. Из-под ногтя мизинца показался кончик иглы.
Я аккуратно вынул ее и положил на стол.
– Вот, мастер, мне необходимы еще три такие же… Ювелир склонился над столешницей и сквозь возникшую у него в руке лупу принялся рассматривать иглу.
– Они изготавливаются из серебра и, как вы видите, тщательно полируются…
– И это все? – Ювелир был разочарован.
– И это все, – с улыбкой подтвердил я. – Но после исполнения этого заказа ты сможешь называть себя еще и оружейником…
– Так это оружие?! – В его голосе звучало искреннее изумление.
– И довольно грозное… – снова подтвердил я.
Он вновь, уже со значительно большим интересом осмотрел мою последнюю иглу.
– Нет проблем… – поднял он наконец голову. – К какому сроку необходимо сделать?…
– Ко вчерашнему дню… – со вздохом ответил я. Он понимающе улыбнулся, достал небольшой пинцет и аккуратно уложил иглу в маленький футляр. Закрыв саквояж, он поклонился Многоликому и быстрыми, мелкими шажками покинул кабинет.
Затем Многоликий проводил меня в соседнюю комнату, где меня ожидал писец. Я должен был продиктовать ему свои «мемуары» о картинках, которые накануне мне показал свихнувшийся камень.
Надиктовывал я довольно долго, выбирая выражения и стараясь по возможности точно воспроизвести свои ощущения. Ванька неподвижно, словно древний сфинкс, сидел рядом с моей ногой, не сводя внимательного взгляда с писца. Вернее, с кончика его пера, мелькавшего в воздухе вслед за каждым росчерком. А писец краем глаза косился на этого страшного, непонятного, неподвижного зверя, ожидая, от него какой-то коварной неожиданности.
Когда мы уже почти закончили, в кабинет, где мы расположились, вошел Навт и передал приглашение от Многоликого. Едва услышав, что меня ждет Многоликий, писец прекратил писать, сложил письменные принадлежности и бумагу в специальный ящик и молча с поклоном удалился. Увидев меня, Многоликий отложил в сторону какой-то маленький томик, который внимательно изучал, и сказал:
– Наш гонец должен быть уже в Некостине. Я думаю, тебе будет интересно посмотреть, что получится с твоим Глазом.
С этими словами он снял с зеркала покрывавший его платок и движением руки пригласил меня поближе к столу. Я быстро произнес заклинание, замкнувшее дверь, и направился к Многоликому. Он в это время уже поглаживал уголок зеркала, открывая Взгляд.
Зеркальная поверхность замерцала, и в ней в свете угасающего дня возникло изображение верхнего, зубчатого края кирпично-красной стены. На одном из зубцов примостилась пестрая сорока, ветер топорщил у нее на спине пестрые перья, но она, не обращая на него внимания, деловито разглядывала двор, лежавший за стеной, внизу. В клюве у любопытной сороки что-то поблескивало.
– Какова? – восхищенно спросил Многоликий, не отрываясь от изображения и медленно поворачивая Взгляд.
Сорока перескочила поближе к внутреннему краю стены и буквально свесилась во двор. И тут в поле зрения появились два стражника, одетые в хорошо мне знакомые костюмы гвардейцев Единого-Сущего. Они стояли за зубцами стены, на площадке для стрелков метрах в пятнадцати от сороки, спрятавшись в тени одного из зубцов, и не сводили с нее глаз. Птица, казалось, их не замечала.
Тут я почувствовал, как напряглась фигура Многоликого, а сквозь стиснутые зубы прорвалось:
– Ну что он делает?! Как же можно так подставляться?!
– Да про кого ты все бормочешь? – не выдержал я.
– Ты что, не видишь? Это же Игоша на стене сидит! В этот момент послышался голос одного из стражников, физиономия которого была подозрительно багровой:
– Смотри, у нее в клюве кольцо… Вроде золотое…
– А вот мы сейчас посмотрим… – пробормотал его товарищ, вытянул из-за спины стрелу и начал прилаживать ее на лук. Затем он опустился на одно колено и тщательно прицелился. Сорока, казалось, совершенно не замечала готовящегося на нее покушения, внимательно разглядывая что-то во дворе, прямо под собой.
Тетива сухо стукнула о кожаную рукавицу стрелка, и стрела сорвалась в цель, но в последний момент сорока как-то неловко подпрыгнула, пытаясь еще глубже заглянуть во двор через мешавший ей настил. Стальной наконечник стрелы ударил в кирпич точно под птицей. Та, громко заорав, подскочила над зубцом и, конечно, выронила из клюва свою собственность. Кольцо упало на площадку за стеной и покатилось по доскам настила. Сорока бросилась за ним, но не успела, стоявший рядом со стрелком красномордый парень кинулся вперед буквально рыбкой и, грохнувшись на настил, напугал птицу. Та, метнувшись в сторону, принялась громко и визгливо трещать, выражая свое возмущение столь наглым грабежом, а потом взмыла в воздух и, продолжая непристойно орать, направилась в сторону города.
Многоликий облегченно откинулся на кресле и стал гораздо спокойнее наблюдать за дальнейшим развитием событий.
– Поймал! – закричал довольный «ныряльщик». – Слушай, тут такой перстень, обалдеть можно!
Но его товарищ ничего не отвечал. Он стоял разинув рот и не отрываясь следил за удаляющейся сорокой.
Парень с перстнем в руке подошел к стрелку и тронул его за рукав.
– Ты чего, Кутя?…
Тот повернулся к нему с совершенно ошарашенным видом и недоуменно пробормотал:
– Ты видел? Я с пятнадцати шагов по птице промазал…
– Ну и что? Подумаешь, случайно промазал… Видно же было, что сорока со стены как раз в момент выстрела сорвалась. Повезло птичке – ну и Единый с ней! Ты лучше посмотри, что у нее в клюве было, – продолжил он довольно. – Я едва успел, еще бы немного и она опять его схватила бы. А?… Ну глянь!…
Он снова довольно толкнул стрелка локтем в бок и поднес перстень к самой его физиономии.
– Как думаешь, сколько за него у «Насовсем Единого» дадут?
Но Кутя его не слушал. Похлопав глазами, он сокрушенно опустил голову и запричитал:
– Да если бы покойник отец увидел, как я с пятнадцати шагов промазал по сороке, он лук мне об спину бы обломал! Как я теперь стрелять буду, у меня же руки трясутся!
Вдруг он повернулся к своему товарищу и лихорадочно зашептал, дергая его свободной рукой за отворот камзола:
– Слушай, а может, это вовсе и не птица была. Может, это Многоликий!… Он, говорят, на триста шагов вокруг себя все чувствует и точно знает, кто чем занят. К нему, говорят, незаметно и подойти-то невозможно. Если, говорят, за триста шагов кто тетиву натянул, так он уже знает, куда стрела ляжет!… Точно!… Это он, Многоликий был!… Ты видел, как он во двор заглядывал? Это он своего мальчишку высматривал!…
