Практически до восьмого класса на Машу-два списывались все проступки, капризы и неблаговидные деяния Машеньки. Стоило, например, отцу спросить откуда на страницах дневника такие странные чернильные разводы, как дочь спокойно отвечала: «Это Маша-два двойки прогоняла, а те, когда уползали прочь, наследили».
Все это можно было бы считать детскими фантазиями, если бы двойки действительно не исчезали из дневника. Даже те, за которые папа уже расписался!
Летние каникулы после восьмого класса Машенька, как всегда, проводила на даче. И там познакомилась с новыми соседями – Людочкой Милиной и ее маленьким сынишкой, а затем с ее мужем – Ильей.
После этого странности Марии быстро сошли на нет. Маша-два тоже исчезла и больше не беспокоила Марата Семеновича и Елечку. Увлечениями их дочери стали верховая езда и фехтование, а также стрельба из лука. После школы Маша без особых усилий поступила в Государственный университет управления и, казалось, стала самой обыкновенной, хотя и очень красивой девушкой. Ее родители успокоились и не могли нарадоваться дочерью.
Но однажды Машенька неожиданно заявила отцу с матерью, что она взяла в университете академический отпуск и уезжает на два-три года куда-то очень далеко в научную экспедицию. Куда конкретно, она, несмотря на все требования родителей, не уточнила. Просто в один прекрасный день Маша ушла из дома и не вернулась…
Камень второй (продолжение). Машенька – ведьма по призванию
Утром погода резко испортилась, как это часто бывает ранней осенью. Небо было обложено низкими, плотными, грязно-серыми тучами, из которых сыпался мелкие промозглый дождик. Костер возле шалашей почти погас, а ночная стража полегоньку прикемаривала. Спавшие в шалашах гвардейцы начали по одному выползать на поляну, побуждаемые чисто физиологическими требованиями тела. Было еще достаточно рано, и поздно улегшиеся мужики не выспались. Однако именно в этот час из сизых замокших кустов на поляну выступил гнедой жеребец, на котором восседала колдовская сила в полном рыцарском облачении и вооружении. Видимо, Маше Д'Арк четырех часов сна было более чем достаточно для восстановления своих сил.
Неудачливые убийцы и насильники все так же неподвижно лежали на захватившем их чучеле, а рядом валялся связанный Певец. Машенька медленно подъехала к дежурившим гвардейцам и приказала:
– Быстро, вызовите мне капрала!…
Через секунду перед ней, заправляя рубаху в штаны, появился заспанный Стоп.
– Так, господин капрал!… – сквозь зубы процедила язва-ведьма. – Поднимай отряд, пусть умываются и строятся. Пора утреннюю поверку делать…
Стоп рванул вдоль шалашей, криком поднимая гвардейцев:
– Просыпайтесь, сонные кроты!… Подъем! Рожи мыть и строиться!… Кто последним вылезет из постели, будет всем сапоги чистить!…
И в этот момент в туманной мороси, окружавшей лагерь, послышался нарастающий лошадиный топот. Маша повернула своего коня в сторону приближающейся конницы, не обращая внимания на суетливо выскакивающих из шалашей гвардейцев. Цокот многочисленных копыт стремительно нарастал, и скоро на поляну втянулся целый табун лошадей, направляемый пятью всадниками, а за ними въехала доверху нагруженная телега, на передке которой восседал Жан Пожир, тревожно оглядывая лагерь.
Увидав посреди поляны своего командира, он резко осадил свою лошадь и, соскочив с телеги, бегом бросился к ней.
– Ваша колдовская сила! – начал он, едва приблизившись к всаднице. – У тебя здесь все в порядке?
– А что такое? – вопросом на вопрос ответила Маша.
– Да мы только легли спать, и вдруг я почувствовал, что у тебя какая-то беда. Я ребятам даже отдохнуть не дал, прямо ночью пошли назад.
Маша чуть улыбнулась и уже мягче ответила:
– Все в порядке, Жан. Как ты сам-то съездил?
– Отлично, Ваша колдовская сила, продовольствие закупил у местного купца, он мне и телегу продал. Расписки на все он мне тоже выдал по всей форме. Уже вечером в село пришли кочевники. Они, как на заказ, вели табун герцогу на продажу. Я предложил им продать мне двадцать голов, так они с радостью – что им лишние дни ноги себе топтать. У них и седлами и сбруей разжился. Еще я успел поговорить со здешними ребятами. Трое хотят вступить в твой отряд на общих условиях. Они поехали со мной, но я их предупредил, что решать будет Ваша колдовская сила. Кстати, они мне рассказали, что в деревне за рекой, – он махнул рукой в сторону старого брода, – живет отличный кузнец! – Жан понизил голос и, оглянувшись, продолжил: – В ту деревню ни бароны, ни герцогские люди не заглядывают, уж больно не по пути. А кузнец – большой мастак по части оружия. У него наверняка запасец есть!
Маша понимающе наклонила голову.
– Я спросил и по поводу обмур… дермо… ва… одежи, в общем, – продолжил он доклад. – Но на такую ораву одинаковую одежу и обувку можно купить только в столице…
Он, словно извиняясь, пожал плечами и еще раз оглядел поляну. Утренний ветерок несколько разогнал туман, и четверка негодяев стала хорошо видна. Жан несколько секунд разглядывал их, а потом поднял взгляд на Машу и спросил дрогнувшим голосом:
– А это что такое?…
– Да вот видишь ли, твой бывший командир решил все-таки осуществить свои прежние намерения относительно меня. А себе на подмогу он навербовал вот этих. – Она презрительно кивнула в сторону лежащих. – Теперь вот думаю, что с ними делать…
– Трот хотел тебя убить? – уточнил Жан.
– Ну да… А для верности послал вперед Пузана и вон ту мелочь… А писклявый стоял на стреме.
– Так вот почему мне ночью было так неспокойно… – вслух подумал Жан, а потом, вновь обращаясь к Машеньке, спросил: – И что же ты, Ваша колдовская милость собираешься с ними делать?
– А что ты посоветуешь? – неожиданно для самой себя спросила Маша.
– А что тут советовать?… Они взяли плату, как наемники. По закону это значит, что они принесли тебе присягу. Посягнув на твою жизнь, они эту присягу нарушили. Более того, они стали клятвопреступниками. За это полагается только смерть. Причем их можно просто удушить обрывком веревки. И это будет законно… и справедливо.
Разговаривая таким образом, они медленно двигались к лежащей четверке. Последние слова, видимо, проникли в затуманенное сознание тонкоголосого, который, несмотря на опутывающие его веревки, мог в какой-то мере шевелиться, и его тело не затекло совершенно, как это случилось с его полностью обездвиженными подельщиками. Он дернулся, услышав жесткое предложение Жана, и захрипел из последних сил.
– Ты его не слушай, ведьма!… Ты себя слушай… Ты же не такая, как мы. Тебе наши законы не подходят… Сама решай…
И замолчал, с ненавистью уставившись на Жана. Тот молча и спокойно встретил его взгляд, презрительно сплюнув себе под ноги. Тонкоголосый закрыл глаза и опять замер. Остальные трое не могли сделать даже этого. Белки их помутневших глаз налились кровью и потеряли осмысленное выражение.
