– Да, дорогая белла, я бродяга. Я брожу по этой несчастной земле и пытаюсь своими стихами хоть немного украсить жизнь несчастных людей. Я прихожу в село, где играется свадьба, и слагаю хвалебную песнь новобрачным. И жители этого села еще долго вспоминают мои стихи. Я прихожу в деревню, где готовятся похороны, и утешаю родных покойника гимном в его честь! И жители деревни долго помнят, каким замечательным человеком был покойный.
Гаврила был достойным мужем,
Гаврила людям помогал… –
пробормотала Златка себе под нос. – Ну, жрать ты умеешь, – сказала она уже громче. – А вот какой ты поэт, кроме того, что бродячий?…
Толстяк исподлобья посмотрел на злую девчонку и повернулся к Ширвану.
– Ты знаешь, пойду-ка я спать. Завтра мне рано уходить, да и вам, наверное, поговорить надо.
Он тяжело поднялся из-за стола и направился к двери. Взявшись за ручку, он повернулся к серьезно молчащему Ширвану и нахально улыбающейся Златке.
– С тобой, друг, мы еще завтра увидимся. А тебе, дорогая белла, я хочу посвятить свое стихотворение.
– Я еще не умерла, – ехидно бросила Златка, но толстяк уже прикрыл глаза и молча шевелил губами. С минуту в комнате стояла тишина, и вдруг Нисави-сада открыл глаза и размеренно заговорил, глядя прямо в глаза девушке:
Как лист увядший падает на душу,
Немой вопрос открытых темных глаз:
«Что ждет нас через миг, и через час,
И через век, коль ход времен нарушен?»
А я уже давно ответ припас –
Своей судьбе неведомой послушен,
Пусть каждый, каждый, кто имеет уши,
Ахураматты слышит вещий глас!
Он этот мир уже однажды спас…
Но взгляд твой и острее стал и суше.
Огонь звезды во тьме ночной погас…
Ответа нет! Молчанья не нарушу!
Немой вопрос твоих огромных глаз,
Как лист увядший падает на душу…
Замолчав, толстяк еще секунду вглядывался в девичье лицо, а затем исчез за дверью.
Ширван сидел, опустив голову, а Злата растерянно и нервно прихлебывала из своего бокала. Наконец она решилась нарушить молчание.
– Послушай, а кто такой Ахураматта? Твой друг в своем стихотворении о нем что-то сказал.
Ширван поднял голову.
– Запрещенный бог… – Голос его был задумчив, а сам он очень далек от Златы.
– Что значит – запрещенный? – не унималась та, и Ширван тряхнул головой отгоняя свои мысли.
– Понимаешь, создатель Великого ханифата, Черный маг, утверждал, что Всеобщую Войну остановил великий черный бог Ахриман. Он же воздвиг Границы, отделив нашу страну от остального мира и подарив нам покой. Люди ханифата верят, что за этими Границами все еще идет Всеобщая Война, хотя, по-моему, если это так, то во внешнем мире уже не осталось живых людей…
Ширван замолчал.
– Ну и… – поторопила его Злата.
– Так вот есть древняя легенда, которая утверждает, что Всеобщую Войну развязал как раз черный бог Ахриман, а остановил ее светлый Ахураматта. Служители культа Ахримана, конечно, объявили эту легенду ересью, а имя светлого Ахураматты запретили к произнесению. Только легенда по-прежнему бродит среди людей.
Ширван взглянул на Злату.
– Ты знаешь, в этой легенде утверждается, что Границы разрушит воспитанник светлого Ахураматты.
– Вот как?… – насторожилась Злата. – И как же его будут звать?
– У него нет имени. Во всяком случае, легенда об этом ничего не говорит. Но она утверждает, что этот воспитанник будет обладать невиданной магической силой…
Несколько секунд они молчали, думая каждый о своем, а потом Злата запинаясь спросила:
– Но если имя Ахураматта запрещено, как мог твой друг вставить его в свое стихотворение?
– Он давно ничего не боится. – Ширван оживился. – Ты знаешь, он дважды попадался на глаза служителям второго круга и его дважды помиловал Великий ханиф.
– Неужели? – удивилась Злата. – А мне сказали, что осужденных белем Оземом не помиловали ни разу.
– Бель Озем не интересуется Нисави-садом. Он говорит, что если Нисави-сада казнить, его дух, выпущенный на свободу, отравит всю столицу.
– А почему же Великий ханиф милует поэта?
Ширван улыбнулся.
– В далекой юности Нисави-сада сложил, оду в честь отца Великого ханифа, а тот, восхитившись стихами, простил поэту все его будущие прегрешения.
– Вот это милость! – изумилась Злата.
– Да что мы все об этом обжоре, – встрепенулся Ширван. – Лучше расскажи о себе. Как там во дворце, не очень тебя обижают? Видела ты беля Озема? Он что, на самом деле такой ужасный человек?
– Ну, ты меня завалил вопросами, – рассмеялась Злата. – Все у меня пока что нормально. Просто я захотела с тобой повидаться, ну и заодно кое-что спросить.
– Как же все-таки тебя выпустили из дворца? – снова спросил Ширван.
– А никто меня не выпускал, – простодушно ответила Злата. – Я и сама могу уйти откуда хочешь. Ты мне лучше скажи, если вдруг мне придется быстро уходить из города, ты сможешь мне помочь?
– Если ты сможешь выбраться из дворца… – начал Ширван.
– Да пусть тебя не заботит дворец, – перебила его Злата. – Во дворце я сама разберусь.
Ширван улыбнулся и покачал головой.
– Если ты выберешься из дворца, – снова начал он, и Златка возмущенно фыркнула, – я спрячу тебя в городе на несколько дней. За это время мы сможем тебя изменить до неузнаваемости, а затем вывезти в северную пустыню. Там тебя не найдет даже служитель первого круга. Только хорошо бы мне заранее знать, когда я понадоблюсь.
Злата достала из кармана халата припасенный камешек и протянула его Ширвану.
– Вот, возьми и держи его всегда при себе. Когда будет нужна твоя помощь, я тебе сообщу. – И Златка поднялась из-за стола. – Ну а теперь мне пора. Завтра мне надо будет присутствовать при утреннем выходе Великого ханифа, а перед этим, говорят, надо как следует отдохнуть. – Она шагнула к дверям.
Ширван быстро вскочил и смущенно пробормотал:
– Я тебя провожу.
– Нет, – улыбнулась Златка. – Сегодня я сама доберусь. Дорогу я теперь знаю.
Ширван, видимо, сразу понял, что спорить бесполезно.
Поэтому он, взяв руку Златы в свои ладони, нежно сжал ее и прошептал:
– Так я жду твоего сигнала… – А потом отпустил девушку, и она выскользнула за дверь.
Злата спокойно прошла пустым коридором до задней двери и вновь оказалась на грязной, замусоренной улице. Оглядевшись, она удостоверилась, что вокруг никого нет, и легко взмыла в небо.
