— Что вы надели на Фиру? — спросила я.
Краузе вздрогнула, взвизгнула и выронила из руки… вилку.
Я наклонилась, подняла ее и положила на мойку со словами:
— Думаю, ложкой мешать все же удобнее.
— Вы меня испугали, — выдохнула Роза Леопольдовна. — Прямо сердце остановилось, чуть не умерла от страха, дышать перестала.
Я удивилась — с чего бы Краузе так пугаться? Ну да, подошла я тихо. Так ведь я никогда не топаю. И ранее няня не отличалась боязливостью. Но я не стала изумляться вслух, а повторила вопрос:
— Что вы надели на Фиру?
Краузе с шумом вздохнула.
— Не узнали? Это часть маскарадного костюма Арлекина, который Егор на Новый год надевал, у него был пояс с бубенцами. Мирону понадобился кусок кожи, он порылся в чулане и надел на мопсиху новый ремешок.
— Ага. А зачем Мирону собачий ошейник? — допытывалась я.
— Ремонт, — загадочно ответила Краузе, вытащила из ящика нож и начала методично помешивать им кашу.
— Ложки тоже понадобились мастеру? — догадалась я.
— Временно, — поспешила объяснить няня, прикрывая кастрюльку десертной тарелкой, — всего на пару часов.
— Значит, крышка все еще заменяет рычаг смесителя, — пробормотала я.
— Вы не забудете купить хлеб и молоко? — ловко переехала на другую тему Роза Леопольдовна.
— Отведу Кису в садик и принесу продукты, — пообещала я. Затем подошла к кофемашине, увидела, что на ней сверху лежит одна из гантелей Макса, и воскликнув: «Ну как только она сюда попала?» — сняла железку.
В ту же секунду аппарат зашипел, заиграл разноцветными огоньками, из двух «носиков» полилась жидкость интенсивно голубого цвета и повалил пар.
— С ума сойти! — закричала я. — Что ваш Мирон сотворил с кофеваркой? Мне так хотелось капучино…
Няня живо выхватила у меня гантель и вернула ее на прежнее место. Машинка икнула, чихнула, вздрогнула, перестала шипеть и изображать новогоднюю елку. Из кранов потекло нечто тягучее и красное.
— Чуть промахнулась, — прошептала Краузе и поправила гантель, — надо немного левее. Давайте чашечку.
— Не собираюсь пробовать сей странный напиток, — возразила я. — Чем ваш креативный Мирон заменил кофейные зерна? Содержимым туалетного утенка? Ополаскивателем для белья?
Няня замахала руками.
— Упаси господь! Он же не сумасшедший! В контейнер засыпан самый лучший эфиопский кофе. Просто после того, как мастер вытащил из машинки… э… забыла, как называется, такую пимпочку никелированную, она начала варить еще и кисель.
— Что? — попятилась я. — Роза Леопольдовна, я никогда не ругаю тех, кто помогает мне по хозяйству. Ни разу не отчитала домработницу Анжелу.
— А следовало бы! — перебила няня. И тут же наябедничала: — Анжела убийца кашемировых свитеров, она их так стирать ухитряется, что вещи потом лишь мопсихе Мусе впору.
— Верно, — вздохнула я. — Но Анжи это не из вредности или желания досадить хозяевам делает, сама очень расстраивается, когда очередной пуловер становится частью собачьего гардероба. И потом, мопсихам нужны зимние вещи. Кстати, у Анжелы эти казусы давно не происходят. И портила она лишь старые свитера. А вот кофемашинка новая, еще трех месяцев не проработала, стоила очень дорого, и класть в нее ягоды и фрукты нельзя. Если Мирон решил использовать аппарат в качестве соковыжималки, которая потребовалась ему для ремонта ракеты, на которой он собрался полететь на Луну, то…
— Нет, нет, — зачастила няня, — кофеварка сама! Мы с Мироном даже не прикасались ни к клубнике, ни к черной смородине, да и не сезон еще для них. Удивительный эффект получился! Если слева на машинке лежит гиря, то варится ягодный напиток двух сортов. А стоит чуть правее утяжелитель поместить, получается кофе. Вот смотрите!
Роза Леопольдовна чуть толкнула гантель и быстро подставила чашку. Из носиков полились коричневые струи. Няня подождала, пока чашка заполнится, и подала ее мне:
— Попробуйте, получается намного лучше, чем раньше.
Я осторожно пригубила напиток, затем осушила чашечку.
— Ага! Понравилось! — ликовала Краузе. — А теперь киселек.
Роза Леопольдовна подвинула гантель влево, и в подсунутый ею стакан потекло нечто розово‑синее.
— Не хочу, — отказалась я.
— Один глоточек, — принялась упрашивать Краузе.
Кляня свою глупую сговорчивость, я лизнула странную жидкость и поразилась:
— Ягодный шербет, похоже, клубнично‑сливовый.
— А вы не верили, — засмеялась Краузе. — Честное слово, машинка сама это готовит.
Мне надоело слушать глупости.
— Роза Леопольдовна! Когда я вернусь из магазина с продуктами, в квартире не должно даже запаха Мирона остаться. Заплатите ему за работу и проститесь с ним навсегда. Я сама приглашу специалиста по починке СВЧ‑печки.
— Но как же так, Мирон…
— Все! — остановила я няню. — Мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. Киса, мы уходим в садик!
* * *
Отведя девочку в группу, я пошла в тот самый супермаркет, на крыльце которого стало плохо алкоголику, увидевшему Кису в костюме белочки. Да, я не люблю этот магазин, торгующий подозрительно дешевым спиртным, но в другой времени идти нет. Слегка запыхавшись, я поднялась по ступенькам лестницы, приблизилась к витрине и, чтобы перевести дух, на секунду остановилась. В то же мгновение луч солнца упал на стекло, отразился от него и почти ослепил меня. Я вскрикнула и закрыла глаза. Потом открыла их, увидела, как на меня из окна лезет черный мохнатый оборотень, закричала, попятилась, внезапно потеряла опору под ногами, скатилась по ступенькам вниз, больно ударилась спиной об асфальт и осталась лежать, боясь пошевелиться.
— Господи, еще одна убилась! — заголосили сверху. — Женщина, вы живы? Ответьте скорей!
Я пошевелила ногами, оперлась ладонью об асфальт и медленно поднялась.
— Слава богу, она цела! — заверещал другой голос. — Не волнуйтесь, мы вас сейчас почистим…
— Чайком напоим…
— Все ваши покупки получите сегодня в нашем супермаркете бесплатно…
— Навсегда дадим скидочную десятипроцентную карту…
Я с трудом выпрямилась и увидела двух полных пергидрольных блондинок с тщательно завитыми кудряшками и с макияжем, которому мог бы позавидовать индейский вождь «Чингачгук — боевой раскрас».
— Солнцем ослепило? — спросила одна.
Я кивнула.
— Да, прямо в глаза ударило. А потом из витрины чудовище полезло.
— Слышишь, Валюха, — всплеснула руками одна из женщин. — Может, хоть теперь он эту хрень уберет!
