— Отлично! — обрадовался старик. — Значит, если подстроить так, что Зуева испачкает руки, то она отправится их мыть и, с большой долей вероятности, бросит перстень на полочке. Есть возражения?
— Пока все логично, — согласилась я.
Дмитрий Александрович сел на кровать.
— Преступнику надо было взять колечко и передать его парню, который изображал наперсточника. А тот с шутками‑прибаутками «проигрывает» Насте ювелирку. Ну‑ка вспоминай, что про Настю староста говорила — азартная она, вечно лотерейные билеты покупает, ее за это ругают. Разве такая мимо столика с наперстками пройдет? И небось парень был симпатичный, начал комплименты девушке говорить.
— Алиса, продавщица сахарной ваты, которой наперсточник дал денег на кофе с пирожными, видела, как он разговаривал с Настей, а та смеялась. Мошенник был хорош собой, улыбался и сразу понравился торговке. И у него, по словам все той же Алисы, был потрясающий парфюм, она никогда ранее такого волшебного аромата не нюхала. Так и сказала мне: «Прямо отходить от красавчика не хотелось. Не одеколон, а чистый гипноз».
— Вот‑вот, — сказал Дмитрий Александрович. — И что же дальше? Аферист вручает Настене перстень и советует ей обратиться в скупку. Говорит, что там работает Марианна, которая даст хорошую сумму, остальные обманут. Гвоздевой не нужна цацка, а вот деньги требуются. Сколько стоит колечко, девушка не представляет, сумма в двадцать пять тысяч кажется ей огромной. В полном восторге она уносится домой, а в общежитии вскорости поднимается шухер. Вызывают полицию, которая действует стандартно — рассылает запрос по ломбардам. И Марианна прибегает с перстнем. Западня захлопнулась, мышь за решеткой. Кошка празднует победу.
— В вашей версии есть дыры, — пробормотала я.
— Говори, — велел Потапов.
— Анастасия видела кольцо на пальце Нины Феликсовны. Зуева постоянно носит дорогое фамильное украшение, считает его талисманом. Почему девушка не узнала вещь, врученную ей наперсточником?
Бывший следователь усмехнулся:
— Есть у меня ответ. Но сначала, будь добра, опиши ювелирку. Ты же ею тоже любовалась, перстенек у Зуевой при себе.
Я напрягла память.
— Сверкает красиво.
— Так, — улыбнулся старик.
— Такая модель называется «малинка» — горка из камушков, самый большой посередине.
— Замечательно. Оправа желтая или белая? Сколько бриллиантов?
Я закусила губу.
— Не помню.
— Ты же видела кольцо! — напомнил бывший следователь.
— Но не держала его в руках, — принялась я оправдываться, — не имела возможности изучить перстень детально. Ладно, я поняла ход ваших мыслей. Анастасия не узнала колечко, потому что все «малинки» похожи одна на другую. Нет, они разные по чистоте, количеству камней, оправе, но дизайн один.
Старик почесал подбородок.
— Учти еще психологический момент. Анастасия в курсе, что собственность Зуевой очень дорогая. И Гвоздева не дура, чтобы думать, будто наперсточник дал ей раритетный перстень. Она считала, что стала обладательницей бижутерии, за которую может получить, скажем, тысячи три. Но в скупке ей дают аж двадцать пять.
— А потом скупщица скоропостижно умирает от сердечного приступа! — подпрыгнула я.
Дмитрий Александрович обхватил руками колено.
— Именно! Очень настораживающее событие. В деле участвовало несколько человек, разыгравших спектакль, цель которого запихнуть Гвоздеву за решетку. Кириллу водку подсунули, чтобы нейтрализовать его, ведь он мог пойти в ванную сразу после Зуевой, найти кольцо и помешать афере. Или случайно увидеть Киру, которая тайком вернулась домой и ждала в своей комнате, пока Нина Феликсовна пойдет мыть руки.
— Думаете, это староста сбежала из цирка? — предположила я.
— А ты порасспрашивай тех, кто туда ходил, — посоветовал Потапов, — разузнай, вместе ли они сидели. Иногда, если большая компания, кому‑то приходится устраиваться в другом ряду. Представление в двух действиях, плюс антракт. Кира вполне могла вместе со всеми войти в зал, а потом убежать и вернуться к завершению шоу. Такая на все ради квартиры пойдет.
— А перерыв? — напомнила я. — Остальные могли заметить, что старосты нет.
— И что? — не сдался дядя Митя. — Легко ответить: пошла в сортир, а там очередь, простояла до начала второго отделения. Или…
Дмитрий Александрович притих.
— Вам пришла в голову интересная мысль? Говорите скорей! — занервничала я.
— Иногда прямо кино придумывается, — медленно произнес Потапов. — По молодости я версии строил и сам себе говорил: «Алло, Дмитрий, экую ты загогулину вывернул. Забудь! Не бывает в жизни такого, не фантазируй». А потом я из щенка волкодавом стал и понял: того, что в жизни случается, ни один Достоевский не выдумает. Надо учитывать любой вариант. Настя в СИЗО, Анюта исчезла, скупщица Марианна скоропостижно скончалась. Что с парнем, который наперсточника изображал, мы не знаем, но вдруг и с ним несчастье произошло? Может, все это связано с Маликом? Нюта рассказала жениху, что ей помогает Настя, которая знает об их отношениях. А Малику Аня надоела, он от нее уже избавиться хотел. Вдруг Анюта потребовала срочно устроить свадьбу? Забеременела и…
В моем кармане запищал мобильный.
— Отвечай, не стесняйся, — разрешил Дмитрий Александрович.
Я вынула трубку, увидела, что меня разыскивает Вадим, и сказала:
— Слушаю.
— Ты где? — глухо спросил Зуев.
— В доме престарелых, — сообщила я чистую правду.
— Вежливо закругляй там разговор и возвращайся, — велел Вадик.
— Но я пока не узнала, куда подевалась Анюта, — возразила я.
— Она нашлась, — безо всякой радости в голосе сообщил Зуев. — В морге при одной из больниц. Анюту в клинику сегодня рано утром доставила «Скорая», которую вызвал какой‑то прохожий, нашедший девушку на улице в бессознательном состоянии. Окровавленная одежда навела его на мысль о ранении. Бедняжку доставили в приемный покой еще живой, она не сказала ни слова, была прооперирована, но умерла в реанимации.
— На нее напали… — прошептала я.
— Нет, — отмел мое предположение Вадим, — криминальный аборт. Пока никаких подробностей не выяснили, но в том, что Кузнецова побывала в руках подпольной акушерки, врачи не сомневаются. Доктор, который ее оперировал, полагает, что срок беременности был примерно пятнадцать‑шестнадцать недель. Пожалуйста, возвращайся в дом Доброй Надежды, мы тут все в растерянности, мама вообще в шоке.
Я положила сотовый в карман и пересказала Дмитрию Александровичу разговор с Зуевым.
— Аборт разрешен до двенадцати недель, — поморщился старик, — пятнадцать‑шестнадцать слишком большой срок. Давным‑давно, еще в советские времена, я один подпольный родильный дом накрыл. Но тогда никаких особых противозачаточных средств не было. Сейчас же в аптеках полный выбор, покупай, что нравится. Почему у некоторых баб голова напрочь отсутствует?
