Гунтер не знал, существует ли в нынешние времена определенное слово или формулировка для начала дуэли. Несколько сорвавшимся голосом он выкрикнул запомнившееся с юношеского периода запойного чтения романов Александра Дюма «En garde!..» и быстренько отскочил в сторону. Его немедля толкнули локтем в спину, чтоб не мешал смотреть. Зрители обступили место будущего поединка широким кругом, готовые в любой миг разбежаться – если в пылу сражения они окажутся в опасной близости от полосующих воздух мечей.
– Зря ты со мной связался, щенок, – вот что процедил сквозь зубы человек, без малейших на то оснований именовавший себя Ангерраном де Фуа. – Может, ты и хорош в бою… только против меня тебе не выстоять. Меня благословила рука того, чья власть превыше вашего нелепого Иеговы и его распятого сынка. Я умер и воскрес, и буду жить, когда твои кости давно истлеют в могиле. Знаешь, почему я тебе это говорю? Через десяток ударов сердца ты умрешь и не сможешь ничего разболтать своим бестолковым дружкам. Не переживай, они ненадолго переживут тебя. А твоя Агнесса и ее племяннички в скором времени тихо и незаметно исчезнут. Но знаешь, еще не поздно все изменить. Остановим этот бессмысленный поединок, договоримся – и…
– А я везучий, авось как-нибудь выкручусь, – откликнулся на эту зловещую тираду Мак-Лауд.
Все-таки, по мнению обер-лейтенанта, в средневековом поединке на мечах не было ничего, схожего с эффектной шпажной дуэлью мушкетерских времен. Хотя, возможно, представление о дуэли XVI века у мессира фон Райхерта тоже было в корне неверным, основанным на фильмах французской кинокомпании «Гомон» и гравюрам в старинных трактатах, посвященных этому великому и опасному искусству. Здесь же была просто рубка, стремительная и смертельная – ибо противники не были обременены тяжелыми и сковывающими движения, но спасительными кольчугами, оставшись в обычной одежде. Для зрителей – и местных, и франков – похоже, не имело значения, на чьей стороне окажется победа, они с равным энтузиазмом поддерживали воплями и свистом обоих соперников. Клинки лязгали, сшибаясь, почтенный де Фуа выглядел помолодевшим лет на двадцать, ничуть не уступая более молодому противнику ни в скорости, ни в проворстве. Двое выплясывали на прокаленной солнцем немощеной улице под аккомпанемент улюлюканья, испуганных женских вскриков и громогласных рыцарских возгласов на древнем, но отнюдь не потерявшем своей исконной выразительности саксонском наречии.
«Не могу я на это смотреть, – честно признался себе германец. – Вроде бы столько здесь прожил, в войне участвовал, должен был ко всему привыкнуть – а не могу, хоть убей. Люди с азартом рубят друг друга на кровяную колбасу во имя невесть каких целей… Может, прав был Серж – гори оно все ясным пламенем, какое нам дело до здешних трудностей?»
Выпад – парирование – косой взмах снизу вверх – прыжок… Въедливая красноватая пыль, жара, вонь, жужжащие мухи над кучами отбросов. Киликийский город Тарс, развалины которого предприимчивые потомки нынешних праздных зевак будут в двадцатом веке показывать любопытствующим туристам из Европы, пра-пра-правнукам доблестных крестоносных воителей.
Отвлекшийся мессир фон Райхерт внезапно сообразил, что ситуация в круге претерпела изменения. Де Фуа сумел вплотную приблизиться к шотландцу, мечи сцепились крестовинами и теперь каждый поединщиков изо всех сил давил на рукоять, пытаясь заставить другого отступить, теряя равновесие. Перевес оказывался то на одной, то на другой стороне, щекоча нервы зевакам и повергая Гунтера в отчаяние. Он поймал себя на том, что неразборчиво выкрикивает что-то вместе со всеми… и тут Мак-Лауд резко отшатнулся назад, высвободив свой клинок из захвата. С разворота нанес мессиру Ангеррану хлесткий удар поперек корпуса и завершил движение стремительным прямым выпадом.
Фатальным. Финальным.
Обаятельный старикан с загадочным прошлым, встреченный Гунтером фон Райхертом в кабаке на далеком острове Сицилия, пошатнулся, сложился пополам и упал вперед. Германцу помстилось, будто он разглядел выражение на прокаленном солнцем Аравии и продубленном солеными ветрами Средиземноморья лице мессира Ангеррана – не боль, не испуг, но вновь безмерное, безграничное удивление. Словно господин де Фуа был неколебимо уверен в том, что смерть не имеет права коснуться его своим крылом, а вот сегодня на собственной шкуре убедился в обратном. В том, что Господь ведет счет всем душам – праведным и заблудшим, отмеривая им положенный срок и прибирая к себе в тот день, который он сочтет нужным.
Вытоптанная уличная земля быстро пропитывалась кровью.
– Еще немного – и зуб даю, уходил бы меня бойкий старец, – рядом возник Мак-Лауд, переводивший дыхание с таким трудом, будто ему только что довелось проскакать от Тарса до Коньи. – Меч у тебя скверный. Пошли, выпьем за помин души раба Божьего Ангеррана.
– Мне думается, на самом деле у него было совсем другое имя, – неожиданно для самого себя брякнул германец. – И он не имел никакого отношения к роду де Фуа из Лангедока.
– Очень даже может быть, – рассеянно согласился Дугал. – Но какая нам теперь разница? Его нет, а мы живы. Так продашь Мелвих или нет?..
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Малая речка Салеф
Вечер 9 июня.
Окрестности города Сис.
Киликийская Армения.
Вошедшая в историю речка Салеф ничуть не заслуживала своей громкой славы. Гунтер даже не был уверен, что перед ним именно Салеф – по окрестным ложбинам в скалистых холмах, через которые сейчас шла армия, к морю бежало не меньше пяти подобных речек. Раздувшиеся от весенних дождей и тающих где-то на вершинах Таврийских гор снегов, неглубокие, но бурные ручейки, каменистые и холодные. Через них даже мостов не наводили и переправ не искали – тяжелые на ногу рыцарские кони без труда пересекали эти малые преграды вброд и вплавь, довольно фыркая и рассыпая вокруг себя облака сверкающих брызг.
Армия бодро шла вдоль побережья на восток, между отрогами затянутых густой темной зеленью холмов, мимо армянских деревушек и оседлавших горные перевалы крепостей. «День-ночь, день-ночь, мы идем по Африке…» – бормотал про себя мессир фон Райхерт, рассеянно созерцая меняющиеся и вместе с тем однообразные пейзажи Киликийской Армении: горы, леса-перелески, возделанные поля, виноградники, снова горы и узкие долины. Чужая страна, живущая своей обыденной жизнью, и вытянувшаяся длинной змеей армия, за передвижением которой можно следить по висящему над ней облаку пыли. А поскольку края здесь вполне цивилизованные и обжитые, с дорогами и трактами, то и войско движется достаточно бодро, покрывая, по примерным подсчетам, до тридцати-сорока лиг в день. Нет недостатка ни в воде, ни в корме для лошадей, ни в провианте для людей. Никто не нападает из засады, никто не чинит препятствий, местные жители выказывают воинам Гроба Господня изрядное уважение – не поход, а благость какая-то. Разве что который день стоит жара, и солнце, как прибитое к безупречно синему небосклону, сверкающим золотым безантом висит над головой.
Настроение у мессира фон Райхерта было странным. Двояким. С одной стороны, он вроде приспособился к местным условиям и привык к походной жизни. С другой – берега Салефа с каждым днем неуклонно приближались, а ему и его спутникам так и не удалось ничего толком разузнать. Да и спутников, если признаться честно, у Гунтера больше не было. Как и почетного, но ничего не означающего титула «барон Мелвих».
