Но почему к ним примешивалась горечь? Он поглядел на тасситские возы, сокрушавшие живую изгородь, потом на мрачное лицо Грхаба и сказал:
— От судьбы не уйдешь, наставник. Бесполезно бежать; судьба настигнет нас на быстрых скакунах тасситов и свершит свое дело руками отанчей, хиртов или кодаутов. Разве не так?
— Не так! — сеннамит упрямо мотнул головой. — Я уведу тебя в горы, балам, туда, где не пройдут их быки, и никто до нас не доберется. Пока я держу оружие… — Его пальцы, стиснувшие железный посох, побелели.
Ягуар не любит, когда его пытаются загнать в клетку, подумал Дженнак, усмехаясь.
Огромные тасситские повозки стояли уже перед южным и северным рвами; в зарослях тоаче темнел широкий проход, и воины в серых перьях, прикрываясь огромными щитами, расчищали его от ядовитых шипов. Поток стрел с вершины холма падал на них железным градом, пробивал плетеные щиты, пятнал кровью обнаженные тела, но врагов было много, слишком много для двух сотен стрелков, оборонявших фланги. И они были упорны, как огненные муравьи с берегов Матери Вод.
Центр растянувшегося полумесяцем тасситского воинства тоже начал приближаться. Дженнак уже мог различить головные уборы воинов Клана Коконаты, двигавшихся в сомкнутом строю; слева и справа от них, судя по убранству наездников и скакунов, мчались отряды себров и тоуни. Плечи и спины солдат Аскары, оборонявших западный вал, заблестели от пота; стонали тетивы арбалетов, и каждый стон обрывался шмелиным жужжанием стрелы; всадники падали, роняя оружие, но на месте расстрелянных шеренг теснились новые орды. Они казались бесконечными и неуязвимыми, как зыбкий предутренний туман.
Внезапно над тасситскими отрядами взмыл протяжный звук берестяного рога. Затем раздался грохот: повозки, забитые мешками, то ли с травой, то ли с землей, рухнули в фиратские рвы, и сотни воинов, потрясая копьями и топорами, ринулись на приступ. Рога полумесяца сомкнулись на склонах насыпи, но центр его вдруг замер неподвижной бурой стеной, потом раздался надвое, и вперед выехал всадник на пепельно-сером скакуне. Он был обнажен до пояса, над головой его вились белые перья, ремни мечей крест-накрест пересекали грудь. Медленно, не спеша, он погнал быка к западному склону холма.
Дженнак огляделся. На южном и северном валах уже кипела рукопашная схватка; стрелки, отложив арбалеты, взялись за топоры, а копьеносцы, вытянувшись цепочкой по внутреннему склону, орудовали пиками. Но шеренги их были редкими, и на каждого приходилось по десятку врагов; пройдет недолгое время, и степняки ринутся вниз, к колодцу, к бревенчатым хижинам, к Вианне и трем воинам, охранявшим ее.
Мысль эта промелькнула в голове Дженнака и исчезла. Он повернулся к приближавшемуся Оротане и поднял руку.
— Не стрелять! Аскара, пошли сотню людей на юг и север! Пока мы будем биться, восточный вал не атакуют.
— Если бы у меня была сотня… — проворчал санрат, оглядывая своих воинов. Потом он отдал команду, послышались крики и ругань тарколов, и несколько десятков бойцов бросились на помощь Квамме и Орри. Дженнак не обращал на них внимания; взор его был прикован к тасситскому вождю.
— Ну, — буркнул Грхаб, — коль ты не хочешь отступить, так повеселись напоследок, балам. Выпусти ему кишки, вырви печень, снеси башку, проткни сердце, перережь глотку! И пусть Хардар выпьет его кровь!
— Будет, как ты сказал, наставник. — Дженнак обнажил клинки, взмахнул сверкающей стальной полосой: — Спустить лестницу! И всем отойти подальше! Ты, Грхаб, встанешь здесь, — он кивнул направо, — ты, Аскара, там, — лезвие меча вытянулось влево. — И глядите, чтоб никто не подошел к нам и не хватался за метатель!
Последний приказ был ненужным; все одиссарское бойцы знали, что Оротана — светлорожденный, и ни один не поднял бы на него руку, разве лишь в горячке боя. Поединок же людей светлой крови являлся их личным делом.
Вождь тасситов легко спрыгнул с седла, поднялся на склон насыпи, преодолел изгородь по спущенной вниз лестнице; крепкие мышцы переливались под его смугловатой кожей, глаза смотрели насмешливо и остро. Казалось, он не сомневается ни в силе своей, ни в умении, ни в исходе поединка.
— Вижу, ты готов, младший родич, — произнес он, измерив взглядом фигуру Дженнака и свободное пространство, назначенное для схватки. Места на валу хватало: Грхаб и Аскара стояли в двадцати шагах друг от друга, а ширина ристалища была не меньше четырех длин копья. Довольно хмыкнув, Оротана кивнул: — Ну, вот я здесь, в твоей крепости, вместе со своими воинами. Скоро мои люди убьют твоих людей, а я убью тебя. Пришло твое время собирать черные перья!
То были слова из Чилам Баль, из Книги Повседневного; видимо, тассит читал ее или слушал в юности наставления жрецов. Как все светлорожденные, он многое знал и умел и, безусловно, являлся сильным противником, прошедшим, как и Дженнак, обряд испытания кровью. Быть может, то случилось двадцать или тридцать лет назад; во всяком случае, у Оротаны было время, чтоб усовершенствоваться в боевом искусстве.
Дженнак молча отсалютовал противнику мечом; затем их клинки скрестились, и тонкий визг стали перекрыл грохот сражения, бушевавшего на южном и северном валах. Время словно бы замерло: Квамма и Грхаб застыли в напряженных позах, за спинами их толпились молчаливые одиссарские стрелки, а перед фиратским валом недвижимой стеной протянулись шеренги всадников на косматых скакунах. Они ждали; ждали, когда лезвие их вождя вспорет грудь одиссарского наследника, достанет сердце, пронзит его, исторгнет жизнь и кровь, светлую кровь потомка богов. Ждали, когда для защитников Фираты наступит время собирать черные перья.
Но не тасситский клинок разорвал сплетение судеб, вершившихся здесь, на утоптанной площадке, под ясным утренним небом. Слишком самонадеян был Оротана, слишком полагался на силу свою, мастерство и опыт, приходящий с возрастом; и не было у него в юности учителя-сеннамита, искушенного в боевых хитростях, жестокого и жесткого, как клык ягуара. Дженнак почувствовал это после обмена первыми ударами. Противник его оказался умелым и ловким, однако не столь быстрым, как покойный Эйчид; выпады его запаздывали на десятую долю вздоха, но это ничтожное время открывало перед Оротаной двери в Чак Мооль. Вскоре он догадался, что его ждет. Отражая удары тассита, Дженнак наблюдал, как темнеют его зеленоватые зрачки и западают шеки, как стекает по подбородку струйка крови из прокушенной губы, как виски покрываются каплями пота; затем тяжелый тайонельский меч вонзился в грудь Оротаны, и лицо его помертвело.
Дженнак нанес удар под ключицу; серьезная рана, но не смертельная, как если бы он нацелился двумя ладонями ниже, в сердце. Захрипев, тасситский вождь выронил оружие, откачнулся назад, сделал пару неверных шагов, наткнувшись на вытянутый посох Грхаба, и осел на землю. Глаза его блуждали, кровь толчками выхлестывала из раны, на губах вздувались алые пузырьки — вероятно, острие меча коснудрсь легкого. Но он пока оставался жив, и убивать его не входило в планы Дженнака — во всяком случае, не сразу. Торгуйся, как советуют кейтабцы; а с мертвым какая ж торговля?
Оглядев, южный и северный валы, где шла яростная сеча, молодой наком опустился на колени рядом с побежденным.
